Дмитрий Слай - Пасынок Вселенной. История гаденыша

– Сегодня отсюда перевели одного парня, – доверительно сообщил мне дежурный. Потом посмотрел на меня и добавил: – Теперь понятно почему. Сочувствую.

Я вопросительно глянул на него.

– Скоро поймешь, – сказал он. – Пока просто переодевайся, разложи вещи – Капитан наверняка завтра лично тебя проверит.

– Пока не страшно, – ответил я.

– Зря, – сказал он. – Капитан – он такой… Если что, в бараний рог скрутит.

– «И то что искру высечет из камня, лишь только брызги выбьет из говна» 7 7 И. Губерман , – процитировал я любимое от Виктора.

Дежурный – в сущности, парнишка года на два старше меня – заржал. Хотя, как мне показалось, не до конца понял.

– А ты, вроде, ничего, – заметил он.

– Я знаю, – сказал я, и он снова заржал. – Один мой знакомый говорил, что если быть достаточной сволочью, можно приспособиться к чему угодно.

– Ну-ну, – усмехнулся он. – Команда возвращается с занятий через час. Посмотрим как ты к этому приспособишься.

Он ушел, а я остался переодеваться, раскладывать вещи и приспосабливаться. Сперва у меня была идея ничего не раскладывать, а попросту перевернуть все койки, переломать все тумбочки, вышибить окно и вообще навести тут такой бедлам, который соответствовал бы моему настроению и чуткой душевной организации. Но потом я решил, что пока я не знаю с чем имею дело, выпендриваться не стоит. Виктор чему-то меня все-таки научил. И я прилежно разложил вещи, переоделся в местную робу, попробовал было определить какая из коек будет моей, но оказался бессилен. Почему-то вспомнилось откуда-то взятое «Лучшее место – у окна, худшее – у параши». Параши тут не было, а окно вряд ли могло порадовать. Во всяком случае, меня. И я стал ждать.

Как и было обещано, спустя где-то час, команда (блин, почему «команда»?) вернулась с неких занятий. Коридор наполнился звуком многих шагов, многоголосьем… Только вот как-то не было это похоже на сборище малолетних преступников и прочих потенциальных изгоев общества. Никто не орал, громко не говорил – разве что невнятно и в полголоса. И только звонкий голос уже знакомого мне главного дежурного (или как он тут назывался?), оповещающий пространство о том, что через полчаса построение на ужин.

И вот, наконец, начала являться моя «команда». Тринадцатый взвод, тринадцатая рота, тринадцатая комната, тринадцатый отряд суперрейнджеров – хрен его не знает. Вполне себе обычные пацаны. Правда, в большинстве своем старше меня. Увидав мое величество возлежащее на койке, они смотрели с интересом, некоторые присвистывали, кто-то сказал: «О, свежее мясцо прибыло». Чертовски оригинально. Шутка юмора, видимо. Один подошел ко мне и сказал:

– Ты бы встал. И койку поправь. До отбоя нельзя.

Черт, была масса вариантов как отреагировать. Фыркнуть, закатить глаза, ляпнуть что-нибудь. Но я повел себя истинным паинькой – молча поднялся и поправил покрывало. Меня несколько насторожила какая-то бледная реакция на мое появление. Я ожидал подтруниваний, издевательств, много больше эмоций, реакции и слов из которых я, по наущению Виктора, смог бы сделать выводы о среде в которую провалился. Но тут… Черт, они смотрел на меня во все глаза, но смотрели печально и как-то… Как на приговоренного к смерти.

И тут появился он. И я, кажется, начал понимать куда попал.

Не знаю сколько ему было лет, но был он гораздо крупнее и тяжелее любого пацана в комнате. Впрочем, морда – прыщавая, с бледной мимикой – казалась вполне себе подростковой. Был он толстым, или просто таким вот преждевременно заматеревшим? Не знаю. И выяснять в тот момент мне это не хотелось. Потому что, стоило ему переступить порог, недобрый взгляд его маленьких пристальных глазок впился в меня. И больше уже не отпускал.

Он остановился в дверях, глядя на меня в упор. Я, разумеется, глядел на него. И потихоньку начинал паниковать. По целому ряду причин. И потому, что, стоило ему возникнуть, в комнате воцарилась гробовая тишина. И по тому как он смотрел на меня, а все остальные – то на меня, то на него. И потому, что я звериным чутьем, которое Виктор учил ни в коем случае не игнорировать, ощутил насколько он опасен и жуток.

Не говоря ни слова, он прошел через комнату и, невзирая на озвученный запрет, опустился на койку у окна. Никто не сказал ему ни слова. Но меня беспокоило не это, а наиболее актуальный, как мне показалось, сейчас вопрос: когда он проходил по комнате, мне показалось, или у него штаны в паху распирало? Что бы это значило?

Но Виктор и этому меня научил, буквально вбил в голову – не игнорировать очевидное, насколько бы неприятным оно ни казалось. Я прекрасно понимал что все это означает. Как понимал, что в душ я сегодня не пойду и спать ночью тоже не буду. А завтра? Мне снова стало страшно.

А далее все было по расписанию. За ужином я пытался разговорить нескольких пацанов, и они, казалось, шли на контакт, но, стоило им заметить тяжелый взгляд этого увальня, который теперь, видимо, словно снайпер – в прицел меня поймал и упускать не собирался, – как они замолкали и ретировались. Потом было личное время, в течение которого кто-то пошел смотреть телевизор в большую комнату уставленную казенными стульями, кто-то взялся за книжку. Короче – кто что. И тут, куда бы я ни пошел, я натыкался на взгляд этого кошмарного гоблина. Он не приближался, не делал попыток заговорить. Просто смотрел. Но смотрел не отрываясь.

После этого самого напряженного, жуткого и тягомотного времяпрепровождения в моей жизни, снова появился дежурный и заорал на нас в том смысле, чтобы мы выходили строиться.

Признаюсь честно – строиться я не умею и никогда не стремился научиться. Все, что связанно с военными и армией навсегда было охарактеризованно для меня той памятной фразой Виктора: «Военные – это идиоты, которые убивают и умирают по приказу подлецов». Но тут деваться было некуда. Меня поставили туда, где я, по замыслу Творца, должен был торчать, быстренько объяснили как себя вести… Черт, это же целое искусство пантомимы для непосвященных – куда башку повернуть, какую рожу скорчить, какая нога первая должна в дерьмо наступить…

Мы стояли на плацу за главным зданием. Плац был большой, но ярко освещенный не фонарями даже – прожекторами. С одной из сторон – той, что ближе к зданию – высилась трибуна. Из двери бодро вывалился Капитан, взгромоздился, и двинул нам короткую речь. Вместо сказки на ночь. В том смысле, что все мы кругом должны, что надо честно трудиться, надо исправляться, становиться достойными членами общества, которое нас сюда вот сунуло. Впрочем, разорялся он недолго. На секунду я, было, испугался, что он потребует пред светлые очи меня, как вновьприбывшего, и затеет представление в том смысле, что в полку заблудщих овец, коих надо вывести на светлый путь, прибыло. Обошлось. Видимо, персональный прием в дружную семью тут не в чести.