Роберт Мальков - Волки окружают Владимир

– Ничего страшного, – весело отозвался Алексей и погладил бородку.

– Ну, вот и поворот, – натужно выдавил Жуков, резко закручивая руль.

Машина, взвыв и страшно грохоча болванками и деталями, немного накренилась вправо. Потом, осторожно съехав с обочины, поравнялась с полотном просека и, освещая неплохо утрамбованную санями дорогу, устремилась в кромешную темень, где в далях прятались занесённые снегом живущие одним божьим духом деревушки.

8-е декабря. Вторник

So schreitet in dem engen Bretterhaus

Den ganzen Kreis der Schöpfung aus,

Ung wandelt mit bedӓch´ger Schnelle

Vom Himmel durch die Welt zur Hölle 2 2 В дощатом этом балагане Вы можете, как в мирозданье, Пройдя всё ярусы подряд, Сойти с небес сквозь землю в ад. (нем.) И. В. Гёте. Фауст. Директор театра . .

J. W. Goethe. Faust .

Я не могу бывать в этих народных

балаганах. Кроме того, что там курят

махорку, я там ещё подцепила блох.

Рассказ чувствительной барышни.

В семь часов вечера, на самом краю центральной части Владимира, на площади Истины, где, посреди низкорослой берёзовой рощицы, рядом с гипсовой аллегорией творчества в образе юной девушки, которая, танцуя, зачем-то высоко задирала и без того короткую юбчонку, располагался Главный Народный Театральный балаган, здания барачного типа, – ожидали начала представления. Полукруглая сцена, окаймлённая светящейся жёлтым томатом рампой, уже притягивала внимание. Занавес, сшитый из разноцветных и вытертых плюшевых кусков и украшенный бумажными амурами-ангелочками, вот-вот должен был раскрыться. Проведшие целый день за тяжёлой работой на мануфактурах, в депо, в гибридных машинах, за ткацким станом, швейной иглой, печатной машинкой, люди в преддверии концерта, который мог как-то скрасить их серые будни, весело переговаривались.

– Интересно какие номера артисты нам покажут? Вот бы прозвучал монолог Гайдара о свободном отпуске цен в трагедии Луковского «Не ищите богов на Олимпе – они гораздо ниже». Когда его произносит Юденич с закатыванием глаз, у меня прямо слёзы наворачиваются. – Я тоже падка до чувствительного. Особенно, когда поют «Ах, зачем ты меня целовала?» или «Я душу дьяволу продам за ночь с тобой.» – А клоуны будут? – Какие вам тут клоуны? – Обыкновенные. Я клоунов люблю. Разве в программе не заявлены? – Уйдите, уйдите, несносный человек, со своими клоунами! – Не волнуйся, паря. Вместо клоунов будет чародей Абдурахман Портягин. Этот уж задаст жару! Видали, как он женщин перепиливал? – Господи Исусе! – Будет ещё трио бандуристов в венках и вышиванках. Христя, Леся и Оляна. —А эти-то откуда ещё взялись? – То есть, как откуда? Абурахману можно, а бандуристам нельзя? – Да пёс с ними! Пусть себе щиплют и поют «В саду гуляла квiти збирала». – Представляю, как на фоне зимнего лесотундрового пейзажа они смотрелись бы в вышиванках и венках. – А мне знакомый работник сцены сказал, что Витя Хомут, не вписанный в программу, всё же будет чечётку отбивать. – Да ты чо! Правда, что ли? Витя это сила! – Дал же Бог оболтусам талант. Денежки так и летят в кошелёк, а ты только знай себе постукивай с носка на каблук. – Нет, граждане, вы не правы. Работа артиста чижёлая . У зятя друг был. Так тот в самодеятельном театре играл кого-то. Всё учил роль, входил в образ. То стоит бледный как смерть, а то закричит не своим голосом «Дуньку я вам не отдам, кровопийцы!», и, заливаясь слезами, как начнёт себя самого душить, будто у него белая горячка. – А может, у него на самом деле была белая горячка? – Да говорю вам, это он в образ входил. – А-а! – Вот тебе и а. Всё входил, входил, а обратно-то и не вышел. – Как это так? – Шизофрения с маниакальным синдромом. – Ух, ты! Вот тебе и работа. – А я про что тебе толкую? – Несладкое это дело артистом быть. Лучше баранку крутить или за токарным станком болванки нарезать. – Хорошо, если бы ещё выступила с танцем живота Зинаида Милосская! Чёрт возьми, ну и женщина! Сказка! – Да ничего в неё особенного нет. Просто голая баба крутит задом, вот и всё. Любую раздень и заставь вертеть бёдрами, такой же эффект будет. – В том то и дело, что не всякая согласится голой крутить задом. Моя Марфуша ни за какие деньги не согласится. Шибко стеснительна. – Алё, люди! Да что вы заладили про эту Зинаиду! На ней что, свет клином сошёлся? Тут обещают под конец запустить живого шамана! Вот это вещь, так вещь. Если бы я их живьём не видел, попусту бы не трепался. – А чо он будет делать? – Выть и в бубен стучать, как бы духов земных вызывая. – Это зачем-то их вызывать? Интересно, ему партийное руководство дало на это разрешение. – Какое разрешение? Выдумаете тоже! Шаманы это особый сорт. Им всё можно. Они от нашего руководства отгоняют… – Мух?! – Сам ты муха! Не мух отгоняют, а нечистую силу. Оттого они и взяли такой вес. Только что-то у них плохо всё это выходит. Или в руководстве столько её скопилось, что никаким шаманам....

Ох, и разморило народ в балагане, разбалагурился, разбалякался, уж в ход шутки, анекдоты пошли, даже и забыл, что на улице морозище пробирает чуть ли не до костного мозга. Некоторые женщины обмахиваются программкой, как веером.

– Чья же это заслуга? – спрашивает некто у некого. – Неужто Леонардо Парамонова, нашего владимирского Кулибина?

– А кого же? Его самого, – отвечает некто некому. – И, знаешь, с виду-то такой невзрачный мужичонка, но окрылённый свыше, или, как сказал бы поэт, с печатью пророка в лице. Раньше такие с полотняными крыльями прыгали с колоколен. Ведь до чего он, прохвост, додумался? Кольчугинская электростанция-то, которая работает и от солнечных лучей, и от навоза, и от чего-то ещё, всё-таки из-за слабой мощности обеспечивает энергией область не ахти как. Отсюда в бараках висят хилые лампочки Ильича и обогрев неполный, хорошо печки дровяные есть, кое-где и вода в трубах, а то так можно и дуба отдать. Парамонка, даром что ничего не может сделать со своей сварливой бабой Ксантиппой, а тут сделал такой трансформатор, который аккумулирует в себе уже имеющуюся энергию, удваивая её мощность. Всех этих тонкостей из-за тёмного ума я не очень-то понимаю. Знаю лишь одно: теплоизлучательные батареи, которые ты видишь здесь, в балагане, питаются исключительно током, полученным в его трансформаторах. Вот оно откуда тепло взялось-то. Раньше артисты, произнося монологи, зубами стучали, а полуголый красотки, которые танцевали канкан, несмотря на активные движения, вскоре покрывались гусиной кожей. И зритель, хоть и был одет в овчину, нет-нет, да и лез в пах руку окоченевшею погреть. Вот такие дела! Впрочем, пора бы им уже начинать. Как вы думаете? Да вон занавес уже поднимается.

Когда занавес открылся, на сцене со светящейся томатом рампой, появился, источая лучезарные улыбки, знаменитый конферансье Иегуда Прошкин. Зал быстро смолк. Это же сам Прошкин! Браво! Облачённый в поношенный, в нескольких местах заштопанный, чёрный фрак, в такого же облика брюки и в лакированные, явно жмущие ему ботинки, он изысканным жестом снял бутафорский цилиндр, очень похожий на кастрюлю, обнажая тем свою в чёрном парике голову, и послал залу воздушный поцелуй. Раздались бурные аплодисменты! Иегуда водрузил головной убор на прежнее место, поднял вверх свои длинные руки, открывая манжеты с запонками из фальшивого рубина, и звонким молодцеватым голосом заговорил: – Уважаемая публика, мы рады вас видеть этим вечером на наших театральных подмостках!