Сборник - Город

Старушка озлобленно смотрит на унылую сутулую спину мужа. Он сидит на табуретке у окна, курит сигарету и смотрит вдаль.

Мария Владимировна дорезает колбасу и берется за масло.

– Если ты не начнешь со мной разговаривать, то я это масло размажу по твоей лысине.

Николай Андреевич молчит.

Бабушка вскрикивает:

– Есть захочешь – попросишь! – она вонзает нож в масло. Лезвие отсекает большой кусок и громко ударяет о стол.

– Губы потрескались, – спокойно говорит дедушка. – Поэтому есть не захочу. Поэтому и разговаривай сама с собой. Я уж как-то обойдусь. А если и прижмет поесть, то я и сам справлюсь – ходить умею, в отличие от некоторых.

– Не, ну ты точно давно носил шапку из масла, – говорит Мария Владимировна и поддевает кончиком ножа отсеченный кусок. Она делает замах и бросает его в сторону мужа. Целит в лысину. От резкого выброса руки масло срывается с лезвия чуть раньше, чем хотелось бы старушке. Кусок делает в воздухе дугообразный пируэт и летит на пол – к ногам мужа.

Тело Николая Андреевича оживает.

Дедушка мгновенно откидывается назад, словно юный азиатский танцор показывает сотни раз отрепетированное движение. Старик выгибает спину так сильно, что сейчас он похож на ручку от наполненного ведра. Его левая кисть взлетает еще дальше – за голову, а его ноги, словно якоря, врезаются в стену под батареей, создавая всему телу точку опоры.

Какой-то миг – и Николай Андреевич снова принимает сутулую позу. Он смотрит в окно. В его руке кусочек масла. Дедушка берет его пальцами другой руки и смазывает потрескавшиеся губы.

Ближе к полудню по просьбе жены Николай Андреевич снова загружает сайт с объявлением о конкурсе. Он читает ей вслух о том, что российское издание объявило тему «Ужас».

Мария Владимировна слушает мужа, прикрыв глаза.

Дедушка добавляет, что никаких ограничений нет по месту жительства автора, что можно писать о чем угодно, лишь бы было страшно.

– А ты сможешь написать страшно? – бурчит бабушка. – Да и о чем писать? Неужели хоть о чем?

– Хоть о чем пиши ты, а мне нужно изюминку придумать!

Старушка молча открывает глаза.

Николай Андреевич продолжает:

– Что если я напишу о жизни? Конечно, не обязательно всю правду раскрывать…

Жена перебивает мужа:

– Я так понимаю, ты уже давно решил, что хочешь рассказать о своей охоте. Сразу говорю – остановись! Лучше вот посмотри, какой у нас красивый правнук.

Мария Владимировна берет планшет и показывает фотографию. На ней малыш играет с мячом. Она произносит:

– Дай Бог, чтобы рос здоровеньким и счастливым. Не таким, как ты, дед.

– Все у него будет хорошо! – говорит Николай Андреевич. – Послушай, ну правда, давай я напишу о той поездке, когда мы гнали зверя всю ночь. Помнишь? Аркадий Иванович тогда еще плечо выбил себе.

Дедушка встает и расхаживает по комнате, он что-то невнятное бормочет под нос.

– Ерундовая та история, – отмахивается Мария Владимировна. – Не включат ее в сборник.

Старик останавливается и смотрит на жену.

– Почему это не включат?

– Сюжета нет.

– Предсказуемо?

– Ну да. Гнали вы этого зверя и гнали, а дальше что? Словили – убили. Так это все и так ясно. Нет кульминации, развязки необычной. Ты же читал в условиях конкурса, что победителями станут те, у кого будет самый интересный герой, сюжет или концовка. Или я не так тебя поняла?

– Что ты предлагаешь?

– Не герой должен гнать зверя, а зверь героя. Герой должен быть в беде. Зверь должен застать его в самый неудобный момент. И вот тут будет ясно, кто кого сильнее.

– Так ведь я всегда гнал зверя, а не он меня.

– Вот и думай над этим, а я пока фото посмотрю…

Николай Андреевич не слышит последние слова. Он стоит, окутанный ворохом мыслей о прошлом. Его губы раскрываются под впечатлением ярких воспоминаний. Язык высовывается из глубокого старческого рта и облизывает губы.

– …Не смей! – издалека доносится крик жены.

Мария Владимировна вскакивает с кровати, превозмогая боль в ноге.

– Не смей об этом думать! – кричит она.

Вечером того же дня Николай Андреевич сидит на кухне и обматывает голень широкими, толстыми лоскутами телячьей шкуры, которые соединяет между собой металлическими крючками. Бедра дедушки, его плечи и запястья уже туго перетянуты таким же образом.

Покончив с обмоткой, дедушка встает и подходит к зеркалу. Крутится с минуту, похлопывает себя то по локтям, то по коленям. Затем Николай Андреевич идет в спальню, где поверх кожи натягивает широкие шерстяные брюки и кофту. Воротник кофты доходит ему до самого подбородка, где изгибается и образует гармошку, закрывая шею. Дедушка возвращается в прихожую, ищет туфли.

– Где мои туфли? – говорит он.

– А они тебе нужны? – слышно из спальни.

В ответ тишина.

– Туфли на батарее в кладовке, – говорит Мария Владимировна. – И в кого ты такой упрямый, твердолобый? Сдался тебе этот рассказ!

– Не в рассказе дело, – раздается из кладовки. – Я много чего в этой жизни повидал, но, как оказывается, можно еще хоть немного разнообразить старость.

– Полезай снова на Эверест, если хочешь разнообразия!

– Не удивила.

– Тогда подерись с Наполеоном.

– Так умер же он лет двести назад.

– А вот и не умер, – говорит Мария Владимировна и, прихрамывая на правую ногу, выходит к мужу. – Я слышала, что из той тюрьмы он бежал.

– С острова Святой Елены?

Бабушка прислоняется к входной двери. Она продолжает:

– Не помню название тюрьмы, совсем девкой была тогда. Так вот, прах Наполеона, ну который хранится сейчас в Доме инвалидов в Париже, не настоящий.

– Ага, – Николай Андреевич ухмыляется. – Говорят, царь не настоящий!

– Хочешь, верь, а хочешь – нет, но он тоже был обращен. И сейчас живет в пятом доме, кажется, во втором подъезде.

Дедушка слегка подталкивает бабушку в бок.

– Ну, давай, – он говорит. – Пусти меня уже… Пойду я. Нет времени.

– Да иди ты уже к черту! – вскипает Мария Владимировна.

Она рывком распахивает дверь. Старик от неожиданности стоит на месте. Бабушка кивком указывает ему на площадку. Николай Андреевич притупляет взгляд и робко ступает за порог. Жена смотрит ему вслед.

Вдруг дедушка оборачивается.

– Ты сказала, в пятом доме он живет?

– Да.

– Если это так, то сюжет усложнится.

Только к обеду следующего дня раздается короткий стук в дверь.

Тук-тук.

Сердце Марии Владимировны, словно у спринтера, взрывается бешеным ритмом. Кровь мгновенно приливает к лицу. Зрачки сужаются до черных точек. Нос улавливает тончайший шлейф постороннего запаха. Уши – глубокое дыхание чужака.

Тихое «Началось…» слетает с губ бабушки.