Алексей Атеев - Кровавый шабаш

— Вы кто? — спросил Буянов, отворив дверцу.

— Кувалдин, смотритель здешний, — хрипло произнес старик.

— Залезайте.

Кувалдин влез в микроавтобус, и в салоне возник густой запах перегара.

— Фу! — с отвращением произнесла Малевич. — И почему могильщики так много пьют?

— А для профилактики, — нисколько не смутившись, сказал Кувалдин. — Кладбище, опять же миазмы… Да вы, доктор, не хуже меня знаете.

— Мы разве знакомы?

— Да как же, Елена Дмитриевна, или забыли меня? Лет пятнадцать назад вы еще в хирургии были, совсем молоденькая. Оперировали меня. Забыли! Я на железке работал, составителем. Между вагонами попал, голень мне раздробило. Вы мне ногу, можно сказать, по частям собирали.

— Как будто припоминаю, — неуверенно сказала Малевич. — Кажется, Иван?

— Точно!

Микроавтобус въехал на территорию кладбища. Замелькали могильные памятники, кресты. Асфальт довольно быстро кончился, свернули вправо на узенькую дорожку, шедшую почти вплотную к могилам.

— Стоп! Поезд дальше не пойдет! Вылезайте, господа! — Кувалдин явно находился в приподнятом настроении.

Женя вышла из автобуса вместе с остальными и взглянула на часы — начало десятого. Понемногу начинало смеркаться, но было еще достаточно светло. И почему-то именно на кладбище Женя в первый раз в этом году по-настоящему ощутила, что наступило лето. Одуряюще пахло сиренью, рядом в кустах щелкал соловей, ему вторили неведомые Жене птахи. Дневной зной спал, духота исчезла, стояла полная тишь — ни ветерка, ни шороха. Воздух замер.

— Благодать, — вздохнула Малевич, — сюда следовало приехать только ради этого вечера.

— Сейчас работа начнется, — напомнил Дымов, — настраивайтесь, Елена Дмитриевна.

— Эта часть кладбища довольно старая, — ни к кому конкретно не обращаясь, стал рассказывать смотритель, — хоронить начали еще до революции, поэтому здесь много интересных памятников, я бы сказал — уникальных…

— Мы не на экскурсию сюда приехали, — оборвал его Буянов. Чувствовалось, что он начинает раздражаться. — Ведите нас к месту, где обнаружили труп.

Кувалдин покорно смолк и медленно двинулся вперед по едва заметной тропинке.

— Далеко идти? — спросил Судец.

— Минут пятнадцать. Все сильно заросло, чистый лес. Птицам тут раздолье, даже зверушки разные водятся.

Наконец пришли.

— За теми кустами, — сказал Кувалдин. Все ускорили шаг, кое-как протиснулись сквозь кусты, и им открылось то, ради чего они приехали сюда.

— Ничего себе! — воскликнула Малевич.

Перед ними находился большой памятник из темно-серого Лабрадора, представляющий собойдве плиты — вертикальную и горизонтальную. На надгробье, прислонившись спиной к вертикальной плите, полусидел обнаженный мужчина. Голова его находилась не на своем обычном месте, а была пристроена между ног.

Какое-то время Женя тупо смотрела на представшую перед ней картину, не в силах воспринять ее как реальность. Внезапно желудок подпрыгнул и устремился вверх. Она опрометью бросилась в кусты. Ее выворачивало наизнанку. Наконец Женя привела себя в порядок и вернулась к остальным.

— Ну-ка, понюхай! — услышала она голос Малевич.

В нос ударил резкий запах нашатыря. Женя дернулась и пришла в себя.

— Дыши глубже, — посоветовала Малевич, — на него не смотри…

— А может, пойдешь погуляешь? — предложил майор.

Женя отрицательно мотнула головой.

— Ну как знаешь. — Буянов, видно, пожал ел, что взял ее с собой, однако неудовольствия не выразил.

— С каждым может случиться, — сообщил Судец, — я сам первый раз…

— Начинаем работать! — резко произнес майор. — Через час будет темно. А ты, Гена, — сказал он стоящему поодаль шоферу, — иди вызывай труповозку.

Малевич надела резиновые перчатки и подошла к трупу… Предзакатное солнце залило окрестности призрачным светом, отчего происходящее казалось Жене и вовсе нереальным.

Судмедэксперт взяла голову в руки и стала ее осматривать.

— Мужчина лет тридцати, может, чуть моложе. Хорошо сложен, рельеф мускулатуры говорит, что он скорее всего серьезно занимался спортом, чем-то вроде модного нынче бодибилдинга или, возможно, тяжелой атлетикой, плаванием. Обмеры?

— Потом, — отрывисто бросил майор, — нет времени. Судец, обследуй место и ищи следы! Скорее всего его принесли сюда.

— Наверняка, — подтвердила Малевич. — Убийство произошло не здесь. Труп практически обескровлен, как будто кровь спустили нарочно. Голова отделена от тела каким-то острым предметом типа ланцета или опасной бритвы. Шейные позвонки перерублены.

— Татуировка?

— Отсутствует. Вряд ли это уголовник. Скорее всего человек из обеспеченных. Гладок, упитан…

— Сейчас и уголовники упитаны, — буркнул Буянов. — А вы что скажете? — обратился он к смотрителю кладбища.

— О чем?

— Как обнаружили? Ведь это место, насколько я понимаю, почти не посещается.

— Наше кладбище вообще заброшенное. Захоронения производим довольно редко, по специальному разрешению. Поскольку санстан-ция не дозволяет. Кладбище-то закрыто. Днем, конечно, народ бывает. Родных навестить…

— Короче, пожалуйста!

— Я обратил внимание на птиц. Сороки в этой стороне сильно кричали, воронье также…

— Да, птицы здесь уже побывали, — подтвердила Малевич, — глаза выклеваны. Скорее всего лежит он здесь второй день.

— А убит когда?

— Тоже дня два как.

— Что прокуратура скажет? — обратился майор к Дымову.

Тот развел руками.

— Следы?

— Явных следов нет. Все заросло, открытый грунт отсутствует, — сообщил Судец, — трава кое-где примята. Ни окурков, ни прочего. Чисто сработано. Может, и проглядел чего. Темнеет ведь. Завтра еще раз посмотреть можно.

— Тащил-то его не один человек, а наверняка двое, голова опять же… Посмотрите, нет ли под ним чего.

Судец дернул труп за ноги и стащил целиком на могильную плиту. Теперь можно было прочитать надпись на памятнике:

«Морис Фурнье 1857 — Руан — Франция, 1916 — Тихореченск.

Мир его праху».

— Француз какой-то, — недоуменно проговорил Судец. — Откуда у нас французы?

— А вы, смотритель, что знаете про эту могилу? — спросил Буянов.

— В данном захоронении лежат несколько человек, — охотно заговорил Кувалдин. — Сам Фурнье, его жена и их сын Жером. Этот, — он кивнул на труп, — закрывает остальные надписи, они на горизонтальной плите. Фурнье владел кондитерским производством. Нашу кондитерскую фабрику знаете? Ему принадлежала. Позже младший его сын, тоже Морис, работал на этой фабрике, национализированной, конечно…

Женя понемногу пришла в себя. Ей было стыдно — никак не ожидала от себя подобной реакции. Ведь и в морге бывала… На нее, казалось, никто не обращал внимания. Каждый занимался своим делом. Неожиданно Женя услышала фамилию Фурнье. Где она ее уже слышала? Как будто совсем недавно. Ага. И про кондитерскую фабрику. Ведь такая фамилия была у дедушки Вержбицкой! Точно! Ей еще рассказывала эта пряничная старушка-соседка Вержбицкой.