Дженни Джонс - Голубое поместье

Острые глаза, ничего не пропустив, немедленно остановились на бутылке виски.

— Итак, это вы носите выпивку в дом? — проговорила она с пренебрежением. — И сколько он платит вам?

— Простите… а какое отношение к этому дому имеете вы?

Она поглядела на него как на какую-то пакость, обнаружившуюся под дверным ковриком. Тут Бирн заметил, что она старше, чем показалось ему с первого взгляда: кожу ее покрывали тонкие морщинки, костяшки пальцев раздул артрит.

Неожиданная гостья быстрым движением сбросила со стола бутылку, разбившуюся о каменный пол. Резкий запах алкоголя наполнил дом.

— Вы всегда так поступаете или сегодня особенный день?

— Вы недостойны презрения. — Она повернулась на каблуке и вылетела из коттеджа, захлопнув за собой дверь.

Хмурясь, он принялся убирать. А потом щетка замерла в его руках над совком.

Бирн никогда не встречал ее, однако лицо этой женщины показалось ему знакомым, буквально как у старого друга. Она была похожа на Саймона.

Более того, выражение ее глаз, без всяких сомнений, напоминало ему Тома Крэбтри.

Час спустя Бирн воевал среди зарослей крапивы возле дорожки, когда Рут явилась за ним.

Она раскраснелась, либо от жары, либо от набежавших слез.

— Бирн, простите меня! Алисия рассказала мне о своем поступке, и я сразу поняла, что она совершила жуткую ошибку.

— Алисия? Итак, это была мать Саймона? — Он стянул перчатки и вытер лоб. Во всяком случае, этот факт кое-что объяснял, хотя бы отчасти.

— Она в отчаянии из-за его пьянства, понимаете. — Рут посмотрела на него, чуть наклонив голову.

— Рут, я ничего не делал. Я никогда не приносил алкоголь в дом, ни для Саймона, ни для себя. Я вообще не представляю, откуда взялась эта бутылка виски… она не имеет ко мне никакого отношения.

— О, я знаю, но… поймите, Алисия ошиблась.

— Конечно. — Бирн медлил, изучая ее. Рут казалась смущенной, расстроенной, и ему более чем когда-либо захотелось увезти ее отсюда, в какой-нибудь спокойный и уединенный уголок, где нет ни обязанностей, ни родственников. — А Алисия намеревается остаться в доме?

— Нет, она снимает комнаты в Эппинге. Она ненавидит поместье и поклялась, что не проведет здесь и дня, после того как мы повзрослеем настолько, чтобы взять на себя дом. Она приехала поговорить об этом празднике. У нее свое мнение о том, что здесь может быть, а что не может.

— Так ей нравится ваша идея?

— По-моему, она опасается за Саймона. — Рут со вздохом опустилась на траву.

Бирн присел возле нее.

— Ему сделалось хуже? — спросил он.

Она молчала, он не хотел торопить ее.

— С ним становится очень трудно. Не знаю… не знаю, сколько я еще смогу выдерживать его. Он не хочет выходить из дома, однако я сомневаюсь в том, чтобы ему было полезно сидеть взаперти день ото дня и размышлять. Доктор Рейнолдс прописывает разные таблетки, но Саймон не принимает их. Он погрузился в отчаяние. Но я просто не понимаю, как он добывает выпивку. Наверное, кто-нибудь из деревни пробирается внутрь и…

— Неужели вы действительно верите в это? Чем может Саймон заплатить за выпивку?

— Саймон получает пособие. Скромное, но вполне достаточное. К тому же иначе просто не может быть. Вы никого не видели здесь, правда?

Кроме Питера Лайтоулера, подумал Бирн. Он давал деньги, он приказывал своим слугам оставлять записки. Бирн побывал на обоих концах линии.

Впрочем, он понимал, что не должен поминать Лайтоулера при Рут.

— Я пригляжу, — обещал он. — Однако сюда может пробраться всякий. В изгороди полно брешей, а от озера может подойти кто угодно. Сделать это несложно, нужно только выбрать время, когда вас с Кейт не будет дома.

— Я не могу сразу оказаться всюду! — воскликнула она, словно отвечая на какой-то упрек. — Иногда мне хочется отказаться от работы, но нам нужны даже такие деньги. И я не могу попросить Кейт проследить за Саймоном, это нечестно по отношению к ним обоим.

— Бедная Рут. Мне хотелось бы помочь вам.

Она прислонилась головой к его плечу. Совершенно естественным образом.

— С вами я хотя бы могу выговориться, потом вы творите в саду настоящие чудеса. И всегда оказываетесь рядом, когда я нуждаюсь в вас.

Как плохо, как жаль, что эти отношения не могут иметь будущего. Саймон буквально разделял их физически. Бирн мягко отодвинулся.

Рут продолжала говорить, будто ничего не заметив.

— Я тут подумала. Надо бы выплатить вам какую-то сумму, как-нибудь поручиться за будущее…

Какое же искушение — принадлежать к чему-то, находиться здесь , рядом с Рут. Что он делает , как он может думать такое? Так скоро?

— Рут, у меня есть дела, которые нужно уладить.

— Что? Я думала, мы с вами решили: как только вы разберетесь с армией, то сразу вернетесь сюда.

Он потянул травинку, провел по ней пальцами.

— Дело не только в армии. Понимаете… Кристен погибла при неясных обстоятельствах. Это была не столько диверсия, сколь обычное преступление.

— А я полагала, что это была бомба террориста.

— Такова официальная версия, но она неверна.

— Неверна? Кто же мог тогда подложить бомбу?

Дэвид, едва не выпалил он. Мой лучший друг. Но вместо этого только пожал плечами и солгал:

— Не знаю.

Помедлив, Рут взглянула прямо на него. В смятении он подумал, что она понимает много больше, чем он готов допустить. Впервые Бирн заметил интеллект на лице Рут, ее проницательный взгляд. Ему хотелось никогда более не лгать ей.

— Тогда пусть все идет своим чередом, Бирн. А пока время идет, оставайтесь здесь, — сказала Рут, едва не прикоснувшись к его руке. Он знал, что прикосновение окажется деликатным, легким, как бабочка. — Нет нужды трогаться с места по крайней мере сейчас. Все подождет. Еще несколько недель ничего на значат. Останьтесь до праздника.

Бирн уже решился на это и поэтому сразу обещал ей, со страхом заметив облегчение на ее лице.

— А потом настанут летние каникулы, и тогда я смогу убедить Саймона посетить психиатра. За такое дело проще браться, когда не надо каждый день ездить на работу.

— Должно быть, он очень любит вас.

Еще одна из тяжеловесных пауз. Неужели она намеревается снова солгать?

— Наверное, где-то в глубине души. В детстве мы были друзьями, остальной мир для нас словно не существовал. Саймон на три года старше меня. Я тогда считала его чудесным. Мы жили здесь с Алисией — воплощенный идеал, не детство, а сон.

— И что же потом сложилось не так?

Рут нахмурилась.

— О, это было так давно. Мы отправились в разные университеты, и Алисия запирала дом на время семестров. Она терпеть не могла оставаться здесь в одиночестве. Алисия вернулась к преподаванию. Но дом после этого изменился. Он стал каким-то временным, неухоженным… как зал ожидания на вокзале или что-нибудь в этом роде. Я не виню Алисию, конечно же, нет, но после того восстановить здесь порядок можно было, лишь потратив огромные силы. Вероятно, мы тогда были слишком молоды, слишком полны амбиций и энергии, чтобы думать о старом доме.