Мария Барышева - Мутные воды дельты

— Ни фига себе! — восклицает Венька. Он уже вылез из воды и подошел к нам, и тоже не остается равнодушным. Конечно же, тут сложно остаться равнодушным. На ладони Юй лежит мечта — армейский швейцарский нож «Викторинокс» с вишневой рукояткой, на которой красуется белый крест. Я видел такой однажды у какого-то папиного знакомого и даже минуту подержал в руках, а так, конечно, знал его по картинкам и по рассказам. Но этот нож намного лучше. Наши руки жадно тянутся к нему — для нас, мальчишек, этот нож почти также драгоценен, как и та, на чьей ладони он лежит. Но Юй отдергивает руку и смеется.

— Настоящий? — недоверчиво спрашивает Антоха. — Дай посмотреть! Ну дай! Мы же вернем — чо ты!

Юй отдает нож Веньке, мы обступаем его и смотрим. У ножа девять предметов, но, конечно же, особенно хорошо блестящее лезвие, и мы по очереди проверяем его остроту.

— С фиксатором, — уважительно говорит Венька и с щелчком закрывает нож. — Настоящее холодное оружие. Откуда взяла?!

Юй решительно отбирает у него нож и прячет, а потом говорит, что недели две назад к отцу приехал какой-то старинный знакомый из торгового флота. Он привез два ножа — один для отца, а второй для сына — отчего-то ему казалось, что у его друга сын, а не дочь. Ну, он, тайком от отца, и подарил второй нож ей — сказал, пригодится.

— Я отдам его, — говорит Юй. — тому, кто первый будет на острове.

Мы дружно таращимся на нее. Отдать нож?! Вот это да! Настоящий швейцарский нож! Мне даже становится не по себе. Нож не только классный, он еще и выглядит жутко дорогим. Получить его из рук Юй вместе с ее благорасположением — разве это не стоит того, чтобы доплыть до какого-то там острова?! Смыть в памяти Юй ту позорную картину, когда Вита притворилась утопающей! Я мигом забываю о своих догадках, о Бортникове, о дяде Артеме — в моей душе только щенячий восторг перед тем, что предстоит сделать. Откровенно говоря, вижу я не то, как буду переплывать реку, а то, как уже ступаю на остров и Юй вручает мне нож, и ее темные глаза смотрят на меня с восхищением.

— Уо сянь чи фан! — недовольно говорит Юй реальная и расчесывает влажные волосы. — А ответ я так и не услышала. Мне пора домой!

Она наклоняет голову, так что длинные волосы свешиваются ей почти до колен, полностью закрывая лицо, а потом резко вскидывает ее, и волосы черным веером взлетают вверх и падают ей на узкие плечи и спину. На открывшемся лице Юй особая полуулыбка заговорщика — она умеет так улыбаться, что каждому из нас кажется, что улыбка адресована только ему. Гарька решительно вздыхает и говорит:

— Ну, плыть надо очень рано, где-то в полпятого, чтоб не нарваться на пароход или еще на что-нибудь. Так-то только баркасик какой-нибудь проскочит, а, мужики? А уже с острова на паромчике.

Все начинают обсуждать подробности. Только я в разговоре не участвую. В стороне, метрах в восьми от нас, за живой изгородью из тутника я замечаю Виту — она внимательно наблюдает за нами. На голове у нее вязаная шляпа колокольчиком. Увидев, что я заметил ее, маленькое чудовище делает мне своими худющими конечностями подбадривающие знаки, и я отворачиваюсь. Тем временем обсуждение закончилось, и все снова разлеглись на парапете, и Мишка достает бумажный сверток с арахисом и начинает лущить его с чувством выполненного долга.

— Значит, завтра здесь в четыре пятнадцать! — говорит он. — Только и ты, Юлька, приходи. А как мы до середины доберемся, идешь на пристань, ждешь паромчик и едешь на остров. Правильно?

— Правильно, — отзываюсь я и спрыгиваю с парапета. Венька смотрит на меня недоуменно.

— А ты тут при чем, Шпендик?! О тебе никто не говорит!

— Зато я говорю! А ты тут кто?!

Мы начинаем пререкаться. Венька говорит, что я спятил, если собираюсь плыть, что это дурацкая затея, что меня унесет к черту, что я выдохнусь и утону, а им за меня потом отвечать. Я упрямо отвечаю, что поплыву и все тут и Венька мне не указ.

— Куда тебе в реку?! — шипит Венька. — Я ж тебя плевком перешибу! Потонешь ведь! Дурак!

Уже вот-вот завяжется драка, но тут неожиданно вмешивается Юй.

— Не слушай его! — говорит она мне и сверкает на Веньку глазами. — А ты к нему не лезь! Пусть плывет, если хочет — что ты к нему прицепился?! Он сам может решать — не маленький. Не слушай его, Лень!

— Юля, ты что? — говорит Венька очень тихо, и мне становится немного не по себе — он никогда не называл ее так. Юй, Юйкой, Юлькой — да, но никогда Юлей. — Юля, он же может утонуть.

— Он прекрасно плавает, — продолжает настаивать на своем Юй. — Подожди, он еще раньше тебя доплывет!

Венька презрительно усмехается, и мы начинаем спорить с новой силой. Но Венька уже смотрит как-то по другому, словно совершенно сбит с толку. В конце концов он машет рукой.

— Да плыви, мне-то что?! Только я в спасатели не записывался! Начнешь тонуть — не зови! Придурок! И вы придурки, что его с собой берете!

— Да ничего с ним не случится — что ты вечно к нему цепляешься?! — Антоха хлопает меня по плечу — хлопает от души, и я чуть не падаю, и Венька кривит губы. — Не дрейфь, Шпендик! Если что, я тебя выловлю.

— Ты это ему обещаешь или так, языком двор метешь?!

Антоха подмигивает мне. Он гораздо ниже Веньки, но плотнее, шире в кости, и от его простодушной голубоглазой физиономии, густо посыпанной веснушками, веет такой надежностью, что мне сразу становится совершенно легко. Веньке больше нечего возразить. Он пожимает плечами и уходит. Вита из-за тутника снимает с головы шляпу-колокольчик и восторженно машет мне, потом бежит следом за братом.

— Значит, в четыре пятнадцать, — говорит Гарька. — Ладно. Все, я пошел обедать.

Остальные тоже вспоминают о каких-то неотложных делах и разбредаются по домам. У меня неотложных дел нет, и есть мне пока не хочется, и я бреду вдоль парапета — туда, где примостилась со своими удочками «первая смена». Архипыча нет — выловив Серегу Бортникова, он больше не рыбачит. Рыбаки встречают меня неприветливо — это большей частью пожилые люди, которые не любят, когда рядом крутятся любопытные вроде меня. Только один, помоложе, окликает меня. Я не помню его имени. Он из соседней девятиэтажки.

— Эй, пацан! Спиннинг смотай, а то у меня тут лещ.

Я с готовностью подбегаю. Рыбак снова перевесился через парапет, подводя круг под свою рыбу. У одного из спиннингов отчаянно дергается верхушка — кто-то хорошо сел на крючок. Я хватаю удочку, резко оттягиваю назад и начинаю сматывать. По удилищу мне в ладони передается сладостное биение сопротивляющейся рыбы.

Из воды вылезает целая гирлянда — три крючка, и на каждом — серебристо-черная чехонь, похожая на маленькую саблю. Они шлепаются на бетон и начинают свой возмущенный танец. Тут и рыбак переваливает через парапет свой улов — огромного серебряного леща килограмма на четыре. Это — редкая удача, и вся набережная сбегается поглазеть. Лещ раздувает жабры и лениво хлопает хвостом. На его боку, ближе к хвосту, чешуя слегка содрана, и от самого хвоста отхвачен неровный кусок — видать, недавно он побывал в чьей-то немаленькой пасти. Рыбак, не обращая внимания на зрителей и их комментарии, прячет леща в мешок. В садок он не поместится — слишком велик, в садок отправляется только чехонь. Рыбак очень доволен.