Артем Тихомиров - Ожог

Сегодня, Дина надеялась, положение изменится.

Она вышла из туалета. В коридоре третьего этажа, напротив математического кабинета, стояли несколько ее одноклассников. Староста, Виктор Новожилов, окликнул Дину и сказал, что они собирают деньги на венок.

Она отдала, сколько смогла, а остальное обещала внести завтра. Ей нужно было немедленно покинуть школу, поэтому Дина больше не задержалась.

Пока Максим ехал к дому Кочнева, перед глазами у него маячила пресловутая черная тетрадь. Он ясно видел ее и стремился к ней изо всех сил, как бегун, мчащийся к финишу. Снегов ловил себя на мысли, что больше думает об этом предмете, чем о погибшем друге. Ему было стыдно, но возбуждение и азарт оказались сильней.

Тетрадь должна непременно попасть к нему в руки, иначе он не успокоится. Вообще, лучше всего было бы забрать ее у Кочнева с самого начала.

Снегов припарковался возле девятиэтажного дома, вышел из машины под яркое солнце и пошел к подъезду. Он поискал глазами милицейскую машину, но ничего не нашел. Может быть, следователи уже уехали. Тогда тем и лучше, не нужно терять время на всякую ерунду.

Кочнев поднялся на этаж и позвонил. Он вспомнил, что дверь, по словам Валерии, была открыта и успел осмотреть ее снаружи, пока сестра Дмитрия не открыла. Дверь как дверь — никаких следов. Ни гари, ни кровяных пятен.

Валерия открыла не сразу, видимо, потопталась возле порога какое-то время, принимая решение. Максим ждал, ожидая худшего. Она могла передумать и послать его куда подальше — и, в принципе, будет права, потому что никому ничем не обязана.

Но Валерия открыла. Максим посмотрел на нее и заметил, что они с братом похожи формой носа, губами, скулами. Почти одно лицо.

— Добрый день, — сказал писатель. — Можно?

— Конечно. Только сюда не наступайте. Они сказали, что пока нежелательно…

Женщина указала на пол возле самого порога. Максим уставился на странную многоугольную фигуру, начерченную мелом на линолеуме, ни на что не похожую.

— Что это? — спросил он, хотя ответ был известен.

— Все, что осталось, — сказала Валерия. Она стояла, упершись спиной в угол, и держала у рта сложенный вчетверо платок.

Писатель переступил через этот странный знак, не сводя с него глаз.

Фантастично, невозможно! Как это можно объяснить? Максим даже предположил, что спит, и с похмелья ему снится разная дрянь.

Валерия захлопнула входную дверь, и он вздрогнул. Тотчас его глаза зафиксировали на косяках и краях двери следы от порошка, при помощи которого снимались отпечатки пальцев.

— Так что они сказали?

Максим едва заставил себя произнести это нормальным голосом, а не так, чтобы было ясно — он на грани срыва.

— Скорее всего, дело закроют, так следователь заявил. Потому что следов взлома нет, никаких посторонних отпечатков, только один их вид. Логично, что они от Дмитрия…

— Логично?

— От него осталось ни малейшей косточки, не то что пальцев, откуда можно было бы снять рисунок… — Валерия произносила слова нарочито неэмоционально, играла примерно в ту же игру, что и Максим. Ей-то досталось сполна, она видела то, во что превратился ее брат. — Они проведут экспертизу. Здесь был дознаватель из пожарной лаборатории… Странный такой мужик. Осмотрел квартиру, место, где лежала Димина одежда, понюхал, что-то замерил и ушел…

— И трупа не было?

— Нет. Вот здесь вперемешку с одеждой лежала кучка пепла. Следователь сказал, что Дима сгорел именно возле двери, хотя…

— На линолеуме ничего нет, — сказал Максим.

— Пепел и одежду забрали, но дело все равно закроют… Я спрашивала, как такое могло произойти, а мне сказала, что это бывает, хотя редко.

Необъяснимое явление, самовозгорание…

— Ага, — сказал Максим, невольно принюхиваясь. — Здесь не пахло горелым, когда вы пришли?

— Нет. Да я и не помню, ничего почти не помню.

Она вновь стала плакать.

— Горелым не пахло, а Дмитрий сгорел. И одежда цела была?

— Да. — Валерия всхлипнула.

— Успокойтесь, сейчас все равно поздно.

Максим, чувствуя, что ноги у него одеревенели и что он переставляет ими точно протезами, отправился обследовать квартиру.

— Они не запретили уносить отсюда вещи?

— Нет. Сказали, что я могу ими распоряжаться.

— А какая у них версия? — Максим остановился на пороге комнаты, где спал Кочнев.

— Несчастный случай.

Писатель кивнул и вошел в комнату. Здесь был беспорядок. Постель неубрана, одеяло скомкано, белье не менялось давно. На полу возле батареи стояли бутылки из-под пива и водки. В пепельнице окурки — и они воняли.

Покосившийся книжный шкаф был открыт, и повсюду следы от порошка для дактилоскопии.

Максим здесь давно не был. Расположение вещей не изменилось, но все пришло в упадок. Здесь Дмитрий провел свои последние бессонные ночи, здесь он понемногу сходил с ума, здесь же с ним произошло нечто. По всей видимости, Кочнев пробовал убежать из дома и даже открыл входную дверь, но огонь настиг его там.

Какой же температуры он был, чтобы превратить человека в кучу пепла?

Валерия появилась в дверях.

— Вы еще что-нибудь знаете? — спросил писатель.

— О чем?

— Ну, об этом… Что еще милиция говорила? О времени смерти?

— Я только краем уха слышала… около часа дня.

Максим слушал ее и смотрел на столик, задвинутый в угол, на котором стоял погребенный под книгами и всяким хламом небольшой магнитофон. Книги в мягких обложках, в основном, детективы, потом его собственные романы в твердых обложках. Листы писчей бумаги с отпечатанным на них на принтере текстом, с пометками, стрелками, значками. Края листов, засунутых между книгами, изодраны и помяты, покрыты пылью. Это роли. Сыгранные Кочневым ранее и те, к которым он больше не приступит.

Но где же тетрадь? Максим беспокоился все сильней.

— Вы нашли то, что надо? — спросила женщина.

— Должна быть где-то здесь, — сказал Максим, наклоняясь над столом.

Интересно было бы посмотреть на черновики пьесы, которую Дмитрий писал.

Как можно сейчас об этом думать? Писатель сглотнул горький ком слюны.

— Так вы видели Диму последним?

— Выходит, что я. Позавчера он ко мне зашел, мы посидели, потом стали пить пиво, и он заночевал у меня. Ушел утром на следующий день.

Рассказывать ей про бессонницу, кошмары и прочее? Максим решил, что лучше не надо. У него самого нет ответов на все вопросы и неизвестно, будут ли.

Писатель отставил в сторону стопку из пяти книжек в мягкой обложке и обнаружил ту самую тетрадь.

В нее были вложены листы. Несколько больших, свернутых вдвое, и не меньше дюжины тетрадных в клеточку, исписанных мелким почерком Кочнева.

Максим ощутил, что покрывается потом. Он роется в вещах покойника, которые, может быть, еще сохраняют крошечные частички его тепла.