Кирилл Кудряшов - Final destination по-русски

Под сердцем, вдруг, разом образовался вакуум, и оно ухнуло куда-то вниз, замерев в полете от испуга. Неужели вот так бывает в реальной жизни? Неужели у смерти действительно есть некий генеральный план, который она исполняет со скрупулезной тщательностью? Тогда что же, бесполезно быть медиумом, бесполезно ходить к гадалке чтобы выяснить дату своей смерти, дабы избежать ее? От судьбы не уйдешь…

— Все умерли… — глядя в пол произнес Гриша, — И сегодня пятница. Мой день!

— Тогда зачем ты пришел ко мне?

— Посоветоваться… Нет, просить о помощи. Я нашел способ победить смерть. Я уверен, что это сработает, но для этого мне нужна твоя помощь.

— Что я должен сделать?

Гриша лишь покачал головой.

— Дай мне насладиться моментом триумфа! Я — первый человек, который нашел способ обмануть смерть! Дай мне в полной мере осознать это… Еще нет и трех, а она должна придти за мной в пять десять. Я даже это знаю точно! Дай мне рассказать тебе все, чтобы ты пришел к тем же выводам, что и я. Тогда тебе будет легче мне помочь…

— Ну, тогда рассказывай… Нет, погоди! Дай мне кое-что уяснить. Ты остался последним, ведь так? Значит и Катя, которую вы охраняли в тот день, погибла? Скажи, все умирали в одно и то же время?

— В пять десять — пять пятнадцать. Точно мы так ни разу время и не засекли… Но, как видишь, Смерть пунктуальна…

— А порядок, в котором она забирала вас? Именно тот, каким ты его видел в своем первом видении?

— Да.

— Значит Катя умерла именно в тот день? Не смотря на все ваши попытки спасти ее?

— Да. Мы следовали теории «Пункта назначения» — будем называть ее так. План был прост до безобразия. Ждем, когда у меня случится видение, ждем, пока за Катькой не придет Смерть, и тогда вмешиваемся, и Катька проскакивает. Окончательно нарушает план Смерти, и Смерть забывает о ней. Как я и ожидал, около пяти на меня опять накатило…

— Около пяти?

— Да. Тогда никто не додумался засечь время, а потом стало как-то не до того… Я опять увидел все со стороны. Увидел, как в комнату чрез открытую форточку, влетает оса, и как Катька шарахается от нее прочь. Она жутко боялась насекомых… Более глупой смерти я еще не видел — она отшатнулась от осы, споткнулась о задравшийся уголок ковра и упала на спину, шеей ударившись о краешек стула.

— То есть, в твоем видении она сломала себе шею?

— Да…

— Но то в видении? Ведь ты увидел его, значит вы должны были попытаться это предотвратить?

— Мы и попытались…

Гриша открывает глаза и видит осу, влетающую в комнату. Ту самую осу, которая должна послужить причиной Катиной смерти. Его видения опережают реальность на какие-то секунды. Все должно произойти сейчас… Все должно произойти так, как он видел, если не вмешаться!

— Маша! — кричит он, — Сядь на стул!

Она без раздумий опускает сою филейную часть на стул — все было оговорено заранее, в час Х он приказывает, все подчиняются. Беспрекословно и без раздумий, потому что времени на объяснения может и не быть. Их и нет…

Теперь единственный стул в комнате перестает быть угрозой, в крайнем случае Катю подхватит Маша… Сам Гриша бросается вперед, и не раздумывая обнимает Катю, опрокидывая ее на диван.

— Что ты делаешь?! — удивленно и испуганно кричит она, но объяснять нет ни времени, ни желания.

Оса проносится мимо, издавая звук подбитого бомбардировщика и уносится куда-то в сторону кухни… Гриша приподнимает голову, озираясь вокруг. Все живы. Он жив. Угроза миновала?

— Ты что-то видел, да? — спрашивает Катя, — Я должна была уже быть мертвой?

— Должна была… — отвечает он, — Но я вмешался! Это работает!

— Что ты видел? — спрашивает Маша, поднимаясь со стула, — Почему я должна была сесть?

В двух словах Гриша пересказывает им суть видения. Оса, ковер, стул, смерть… Логическая цепочка случайностей, выстроенных самой смертью.

Катя вся дрожит после пережитого, но главное — она жива. Она проскочила…

— Мне нужно выпить… — говорит она, — Можно я поду на кухню?

— Нет, — отвечает ей Гриша, — Оса улетела куда-то туда. Вдруг все случится не совсем так, как я видел? Вдруг эта оса — катализатор, который запускает цепь событий? Что, если эта цепь запустится в другом месте, спустя пару минут?

— Асфальта бояться — вообще не ходить! — с наигранной бодростью возражает она и поворачивается к двери, чтобы выйти из комнаты.

Поворачивается и замирает… Замирает с отвисшей челюстью и пустотой в глазах. На ее затылок падает веселый солнечный зайчик, проскочивший в прорезь между белыми тюлевыми шторами. Лицо девушки светлее этого зайчика и белее этих штор.

— Что это? — спрашивает она, указывая рукой куда-то вперед, и голос ее дрожит, — Что это?!

Катя срывается на крик, но крик этот тут же сходит на нет, переходя в свистящий выдох. Последний выдох в ее жизни…

Гриша смотрит туда, куда указывает Катя, но видит лишь входную дверь квартиры и коридор, ведущий на кухню. Он хочет сделать шаг к Кате, хочет положить ей руку на плечо, обнять, успокоить, сказать что ей что-то привиделось, но не может сделать ни шага. Не может потому, что знает, ей не привиделось! На границе порога восприятия он видит в прихожей движение. Едва различимое, как дуновение ветерка, как поползновения хамелеона по стволу дерева.

Не может еще и потому, что его тело отказывается подчиняться ему. Он парализован ужасом… Он придавлен к полу нечеловеческим страхом. Что-то удерживает его на месте, крепко держа холодными пальцами за сердце.

Катю отбрасывает назад. Как будто в нее попал футбольный мяч, посланный могучим пинком слона или носорога. Катю как будто сдувает с места порывом ураганного ветра, возникшего из ниоткуда. И этот ураганный ветер со всей силы швыряет девушку об подоконник.

Гриша слышит, как хрустят кости… Видит, как из уголка Катиного рта выползает струйка крови… В ее глазах застыл ужас. Ее пальцы вцепились в ковер в стремлении остановить свой роковой полет. Слишком поздно… Кому нужны парашюты, раскрывающиеся автоматически при ударе о землю?

— Она умерла прямо у меня на глазах. За считанные секунды… Ее не стало, а мы продолжали стоять как вкопанные, будто бы еще не понимая, что произошло. На самом деле мы понимали… Понимали, но боялись признать, кто удостоил нас своим присутствием.

Дима молчал. Говорить не хотелось совсем. Хотелось закрыть глаза и не открывать их всю оставшуюся жизнь, чтобы ненароком не увидеть, как это движется мимо тебя. Или, еще хуже, к тебе… Движется, подобно порыву ветерка.

— Большую часть дня мы провели в отделении милиции, — продолжал, тем временем Гриша, — Менты, конечно же, пытались представить случившееся как убийство и повесить на меня. Меня три часа продержали в камере, и с небольшими интервалами ко мне забегали два мента, задававшие один и тот же вопрос: «Сознаться не надумал?» Брали на понт как в Голливудских боевиках, по схеме «добрый мент и злой мент». Один стращает тем, что запихнет меня в общую камеру с десятком педиков, другой говорит, что я еще молод, и если сам сознаюсь — могу годика через два за хорошее поведение выйти на волю.