Ким Харрисон - На несколько демонов больше

Я поползла вглубь комнаты, к задней стене, высматривая его. Фокус, забытый, лежал на полу в открытой коробке в гнез­де из черной оберточной бумаги. Я отодвинула его с дороги, и рядом с моей сумкой сверкнула золотая лужица пыльцы.

Кажется, сердце у меня вообще остановилось — я ничего не чувствовала, кроме боли. Ничего другого не было во мне.

—Дженкс, — сказала я хрипло. Нет, пожалуйста. Нет.

Я нагнулась над ним, слепая от слез. Подняла его дрожащими руками, липкими от крови. Он не шевелился, лицо его побледнело, одно из крыльев согнулось.

—Дженкс! — всхлипнула я, и меня затрясло от ощущения его легкого тельца у меня на ладони. Дженкса нет, Кистена нет, Айви умирает. Намеченный мною защитник пытался меня убить, но был убит сам. Ничего у меня нет. Ну совсем ничего. Нет выбора, нет вариантов, нет больше продуманных выходов из тяжелой ситуации. Прилив адреналина , поняла я на волне грубого отча­яния, был ложный бог, к которому я стремилась всю жизнь. И этот бог отнял у меня все в моей слепой погоне за ощущениями. Вся моя жизнь закончилась ничем. Всю жизнь я гонялась за острыми ощущениями, забыв о том, что важно на самом деле.

И что же мне, черт побери, осталось?

Все, кто мне дорог, мертвы. Я их искала очень долго, и зна­ла в глубине души, что никогда не будет подобных им. Я слиш­ком далеко ушла от своих начал, и никто не поймет, кто я такая на самом деле или, что еще важнее, кем я хочу на самом деле быть—во всей той мерзости, в которую превратилась моя жизнь. Сейчас я стала такой, на которую никто положиться не может — даже я сама. Я открыто общаюсь с демонами. Моя кровь оживляет их проклятия. Моя душа покрыта вонью их магии. Каж­дый раз, когда я пытаюсь творить добро, приходится плохо мне и тем, кто любит меня.

И тем, кого люблю я, подумала я сквозь слезы, туманящие глаза.

Ну, черт с ним, подумала я, нашаривая фокус в открытой коробке. Был один окончательный способ положить ему конец, и сейчас... сейчас у меня не было причин им не воспользоваться.

На меня навалилась невероятной глубины апатия, пустая и горькая. Дрожащими пальцами я вытерла глаза и отвела волосы с глаз. За краем стола суетились ноги и раздавались команды и ответы, но про меня забыли. Одинокая и отделенная от всех, я вытащила фокус из коробки, зная, что я собираюсь делать, и не испытывая по этому поводу эмоций. Да, будет больно. Может быть, это меня убьет. Но все равно ничего мне не осталось, кро­ме боли, и что угодно будет лучше этого. Даже забвение.

Глядя на свои руки, будто это были чьи-то чужие, я металлическим мелком начертила круг, захватывающий почти весь кафель под столом. Сердце ощущалось грудой пепла, не потре­воженного силой лей-линии, и я притронулась к ней, поставив мерцающий черный щит, рассекший стол у меня над головой.

—Где Морган? — вдруг спросил Трент и его голос прорезал возбужденный говор. Я слышала литанию реанимационной бригады, но я видела, что у Айви с шеей. Она умрет, если еще не мертва. Она хотела, чтобы я спасла ее душу, и я не спасла. Айви больше нет, будто никогда и не было, не было ее улыбки, не было ее радости светлому дню.

Беспокойно шаркнули форменные туфли Эддена:

—Кто-нибудь, проверьте туалет.

Меня вопреки теплу от линии пронизало холодом, я креп­че прижала к себе фокус и начертила еще три круга, пересекающиеся друг с другом и образующих четыре отсека. Я плакала, но это было не важно. Я оказалась внутри кругов. Внутри.

—Морган, — позвал Трент усталым голосом, согнувшись и обнаружив меня. — Все кончено, можете выходить из своего пузыря.

Я не ответила. У меня пальцы гудели силой, и я достала из сумки свечи, купленные надень рождения.

Бог, за что? Какого черта я тебе сделала?

У Трента лицо побелело и он сел на пол, когда полились из меня латинские слова и я зажгла свечи. Сперва белая, потом черная, и наконец желтая — желтая, как моя аура и представляющая ее. Серой у меня не было, поэтому я поставила еще одну черную в середине, уверенная, что магия получится, потому что душа у меня чернее греха. Эту я зажигать не стала. Она загорит­ся, когда будет сплетено проклятие и судьба моя станет нео­твратимой.

Квен попытался поднять Трента, не получилось — тогда он нагнулся сам.

—Храни нас Бахус! — прошептал Квен, поняв, что я делаю.

Фокус более не имел защитника, и все знают, что он у меня. Отдать его Пискари я не могу — сдох, сукин сын! Значит, надо избавиться от него иным способом. Только из-за того, что я так напартачила, нет смысла ввергать в тотальную войну то, что осталось от мира. Какая разница, черна моя душа или нет, если нет больше в мире ни любви, ни понимания, никого, с кем разделить мою жизнь. Так пусть оно все уйдет, прекратится. А что я вряд ли выживу после этого, так тем лучше.

Эдден согнулся пополам, выругался, когда обнаружил, что черное мерцание между нами — реально. Из коридора донесся протестующий голос миссис Саронг, все дальше и дальше, потому что ее уводили прочь.

—Что она делает? — спросил Эдден. — Рэйчел, что ты там делаешь?

Самоубиваюсь, вот что.

В оцепенении я поставила фокус на точку, сама встала на другую. Третий отсек, куда ляжет мой локон, был пока пуст! Я была в круге, символ связи мне не был нужен. В груди стеснилось дыхание, я собрала всю волю в кулак. Тело Дженкса лежа­ло вне круга. Айви под зеркалом. Кистей мертв. И нет у меня причин не делать того, что делаю. Совсем нет. Суток не прошло, как Пискари вышел из тюрьмы, а он вырвал у меня все, что мне дорого. Неплохой результат. Наверное, он сильнее на меня злился, чем я думала.

— Рэйчел! — рявкнул Эдден, перекрывая распевы работни­ков «скорой», выталкивающих сотрудников ФВБ из комнаты. — Что ты там делаешь?

— Она избавляется от фокуса, — сдавленным голосом ответил Квен.

—Так почему она этого сразу не сделала? — спросил Эдден несколько раздраженно. — Рэйчел, вылезай оттуда!

Голос Квена прозвучал без интонаций:

—Потому что для этого нужно демонское проклятие.

Эдден на секунду замолк, и я вздрогнула, когда его кулак врезался в защитный пузырь.

—Рэйчел! — воскликнул он и выругался, снова врезав в пузырь кулаком. — Вылезай! Немедленно!

Но я не могла остановиться — да и не хотела. Чуть не забыв, я коснулась пальцем кровоточащей шеи и кровью начертила некую фигуру на незажженной черной свече. До сих пор не знаю, что означает эта фигура, и теперь не узнаю уже никогда. Тишина ударила меня болью — это реаниматоры, склонивши­еся над Айви, замолчали, опустив головы, и медленно отложи­ли свое имущество.

Брызнули слезы, и я разозлилась, тронула переплетенные круги, желая наполнить их энергией. Даже не пришлось использовать слово запуска — хватило одного желания.