Валерий Иванов-Смоленский - Последнее искушение дьявола, или Маргарита и Мастер

Он сел на пол, прислонившись спиной к кровати.

Спички… Вот они.

Он взял коробок в левую руку, отчего-то встряхнул его, стал доставать спичку и с недоумением уперся в коробок чем-то мягким.

Шапочка. Его маленькая шелковая шапочка с вышитой латинской буквой «M». Он бережно разгладил мятую ткань и аккуратно положил поверх груды скомканной бумаги.

Дрожащий язычок пламени робко лизнул бумажный комочек и тотчас взметнулся вверх и в стороны.

Мастер… Нет, он уже не был мастером. Человек, сгорбившийся на полу, безучастно глядел на корчащиеся в быстро разгорающемся огне чернеющие листки. Пламя огненным сполохом взметнулось по шторе, пожирая ее без остатка…

— Беги же! Беги! — в уши рвался чей-то, знакомый и, до боли, неузнаваемый голос.

Пронзительные льдисто-синие глаза попытались заглянуть в его расширенные зрачки, но он прикрыл веки.

Он остался на месте. И когда огонь жадной пастью лизнет его волосы, он будет уже мертв, задохнувшись ядовитым дымом, пахнувшим на него из пепла сгоревших листков бумаги…

Маргарита летела над вечерним городом, медленно набирая высоту. В окнах чернеющих внизу громад домов беспорядочными квадратиками вспыхивал свет. От закатного солнца осталась лишь узкая малиновая полоска. Полет приносил ей неизъяснимое наслаждение. Хотелось рассекать прохладный воздух сильным послушным телом нескончаемо и безгранично. Вдруг ощущение безвозвратной потери тонкой иглой, прорвавшейся сквозь развевающиеся волосы, кольнуло ее в затылок.

Она оглянулась назад. Клубы черного дыма поднимались со стороны знакомого дома. Далекий заполошный звон колоколов пожарной команды проник в уши и дребезжал там назойливой струной.

Она развернулась в крутом вираже.

— Беги же! Беги! — молчаливый город, казалось, содрогнулся от ее стона.

Какая-то мощная невидимая рука крутила ее на одном месте, все сужая и сужая круги.

Маргарита… Нет, она уже давно не была Маргаритой. Женщина сжималась всем телом, складываясь в позу эмбриона, стискиваемая незримым стальным кулаком. Дыхание перехватило, огни города раскручивались безумным убыстряющимся волчком. Вот они уже слились в сплошную яркую пелену, нестерпимый холод охватил съежившийся комочек плоти…

Внезапно кулак разжался, и прекрасная нагая ведьма почти вертикально взмыла навстречу падающей на Москву непроглядной тьме.

Воланд устал. Если к бессмертному, неутомимому и аскетичному существу вообще применим такой термин. Тысячелетиями он сеял ростки зла, которые давали всходы, вырастали, и мир окунался в коллизии, потрясения, войны. Уничтожались народы, преследовались политические, научные и религиозные учения, государствами правили полубезумные и безумные вожди. Воистину, люди не ведали, что творили.

В двадцать первом веке ему удастся столкнуть лбами ислам и христианство, и мир станет на пороге всеуничтожающей третьей мировой войны. Спичкой, которая подожжет уже искусно подготовленный фитиль, станет Иран.

Великий Князь Тьмы не помнил, кто из них появился раньше. Но Он — его противовес, существовал всегда. И не просто существовал, а действовал, творя Добро и отвращая жалких людишек от помыслов и деяний, не соответствующих его понятиям состояния душ человеческих. Он не мог не допустить Зла, но стремился устранить его последствия, сопереживая людскому роду и принимая на себя его грехи и страдания.

Увы! Его можно было убрать из мироздания только в соответствии с установлениями тех, за кого Он боролся, строго следуя канонам человеческих законов. Таковы были правила, и не он, Воланд, их придумал.

У Него не было таких действенных средств воздействия на мир, как у Носителя Зла и не было таких умелых и преданных слуг. И, тем не менее, Он, почему-то не проигрывал. Более того, Воланд подозревал, что он сам начинает потихоньку проигрывать в этой нескончаемой игре. А, поэтому, требовалось принятие самых радикальных мер — противника следовало уничтожить раз и навсегда. В мире должно безвозвратно восторжествовать Зло.

Сценарий уничтожения Иисуса Христа, который был написан рукой Мастера, ему нравился. Он был, по первому впечатлению, прост, и, в то же время, изящен, как хорошо продуманная шахматная комбинация, ведущая окольными путями, но прямиком к мату. Воланд обожал шахматы и мог часами изыскивать хитроумнейшие пути к победе, играя сам с собой. Правда, все эти партии, несмотря на их неимоверную замысловатость и остроту, заканчивались вничью — противники были достойны друг друга.

Маргарита была тем балансиром и лекарством, которые удерживали Мастера от безумия, неумолимо влекомого его больным воспаленным мозгом.

… — Итак, подлый Тиберий не захотел поправить дело, у него свои расчеты и своя игра. За это он наказан смертью. Между прочим, сделала это Маргарита и весьма неплохо. Я оценил ваши рекомендации и вашу поддержку ей. Но, увы, все это было проделано впустую… И все, что нами сделано в Иудее оказалось напрасным. Но не только потому, что мы не достигли нужного результата, в силу сопротивления этих ничтожных людишек… Не потому…

— А, почему, мессир? — робко спросил кот, — то есть, результат и не мог быть иным?

Троица понуро сидела на каменной скамье, опять в той же пещере, в соляных копях на берегу Мертвого моря.

Да, — подтвердил Воланд. Он немного помолчал и добавил, — Мастер все-таки сжег свою рукопись…

Как? — удрученным хором вскричали трое неразлучных соратников и друзей.

— Сжег, — повторил Воланд, — и погиб сам. Здесь Маргарита не справилась. Она не смогла его убедить. А, может и не захотела.

— Мессир!!! — троеголосый крик причудливым эхом отразился от стен пещеры и пошел гулять по лабиринтам.

— Ладно, ладно, — голос Воланда обрел добродушие, — я знаю ваше отношение к ней. Думаю, дело тут в другом… Не Он ли, в этом нам противостоял?

— Но, Он мертв… — угрюмо заметил Азазелло.

— Небеса воскресили его, поскольку казнь была неправосудной. Эти тщеславные упрямцы Тиберий и Пилат… Следует покарать и Пилата.

— Мессир… — с готовностью приподнялся Азазелло.

— Не сейчас. Время не терпит. Пока не пошел необратимый процесс, следует воспользоваться еще одной возможностью…

Друзья выслушали план, не задав ни одного вопроса. По окончании, лишь Фагот встал во весь свой немаленький рост и отсалютовал Воланду резким наклоном головы вперед, коснувшись подбородком груди.

— Мессир, не утратил ли я Вашего доверия, в связи с неудачей? — голос Фагота казался безмятежным, но в нем чувствовалось большое напряжение.