Энн Райс - Невеста дьявола

– Послушай, это настоящий новоорлеанский джаз, – сказал Майкл. – Мелодичный и веселый, прославляющий радости жизни. Никакой печали, ни единой ноты скорби ты в нем не услышишь. Даже если ребята играют на похоронах.

– Давай прогуляемся, – предложила Роуан. – Я хочу собственными глазами увидеть все эти старые заведения, самые злачные здешние места.

Весь остаток вечера они провели во Французском квартале, постепенно удаляясь от ослепительно ярких огней Бурбон-стрит, от великолепно освещенных витрин самых фешенебельных и модных магазинов, а потом вновь вернулись к реке, к набережной напротив Джексон-сквер.

Размеры территории Французского квартала явно поразили Роуан, равно как и тот факт, что, несмотря на все новшества и реконструкции, он сумел сохранить свою историческую первозданность и атмосферу подлинности. На Майкла же, естественно, нахлынули воспоминания, и прежде всего – о воскресных днях, проведенных здесь вместе с матерью. Замена уличных фонарей и обновление бордюрных камней на тротуарах не испортили прежнего облика квартала, равно как и новая булыжная мостовая вокруг Джексон-сквер. Напротив, теперь Французский квартал выглядел еще более нарядным и полным жизни, чем во времена далекого прошлого, когда его обитатели в большинстве своем жили намного беднее и в то же время беспечнее.

Как приятно было после долгой прогулки просто присесть на стоящую на берегу реки скамейку и полюбоваться отблесками огней в темной воде и сверкающими, словно гигантские свадебные пироги, судами, которые проплывали мимо на фоне неясных очертаний противоположного берега.

Смотровая площадка никогда не пустовала: даже в поздний час ее заполняли веселые компании туристов. С берега то и дело доносились обрывки разговоров, смех, радостные выкрики на разных языках… В укромных уголках миловались парочки. Одинокий саксофонист исполнял что-то душещипательное, и в стоявшую у его ног шляпу щедрым дождем сыпались четвертаки.

В конце концов они все же ушли с берега и вновь влились в толпу пешеходов.

Старое доброе Кафе дю Монд обветшало, но по-прежнему славилось своими посыпанными сахарной пудрой пончиками и знаменитым кофе с молоком, вкуснее которого не подавали нигде. За маленькими, неопрятными, липкими столиками вокруг них несколько раз сменились посетители, а они все продолжали сидеть, с наслаждением вдыхая теплый ночной воздух. Потом они бесцельно бродили по старому Французскому рынку, на территории которого за последнее время появилось множество сверкающих витринами магазинчиков, и по Декейтер-стрит с ее старинными особняками, украшенными изящными балкончиками, кружевные металлические решетки и стройные столбики которых можно по праву назвать шедеврами искусства.

Уступив настойчивым просьбам Роуан, Майкл показал ей и места своего детства: Ирландский канал, микрорайон Сент-Томас, от которого остались практически только руины, заброшенные складские здания, тянувшиеся вдоль берегов. Эннансиэйшн-стрит ночью выглядела чуть лучше, чем днем, – быть может, жизнерадостный вид ей придавали светящиеся окна в домах. Оттуда они отправились в более респектабельные жилые кварталы. Майкл привел жену на одну из узких, обсаженных деревьями улочек. По обеим ее сторонам стояли особняки Викторианской эпохи – вычурные, богато украшенные лепниной и всяческой архитектурной мишурой. Майкл ткнул пальцем в те из них, которые издавна нравились ему особенно и за реставрацию которых он с радостью готов был взяться в любой момент.

Бродя по старым местам, он испытывал удивительное чувство. Приятно было сознавать, что теперь у него вполне достаточно денег, чтобы купить любой из этих домов и воплотить в жизнь мечту, казавшуюся недостижимой в тяжелые времена полунищего детства.

Роуан живо интересовалась всем, что видела, она выглядела вполне счастливой и, казалось, ни о чем не жалела. Хотя… Ведь прошло так мало времени…

Она то подолгу молчала, то вдруг начинала бурно выражать свое мнение по тому или иному поводу, но сам по себе звук ее низкого, хрипловатого голоса до такой степени завораживал Майкла, что он не всегда успевал вслушиваться в слова и вникнуть, о чем шла речь. Ее поражало удивительное, редкостное дружелюбие окружающих. Да, люди здесь вели размеренный образ жизни, делали все не спеша, но самое главное состояло в том, что все они были невероятно порядочны и напрочь лишены мелочности, скаредности или скупости. С другой стороны, манера речи многих членов семейства часто озадачивала ее и сбивала с толку. Беатрис и Райен, например, говорили с нью-йоркским акцентом, а выговор Луизы был совершенно иным, произношение молодого Пирса абсолютно не походило на то, которое было свойственно его отцу, а время от времени все они начинали вдруг разговаривать точно так же, как Майкл.

– Только ни в коем случае не ляпни это при них, моя радость, – предостерег ее Майкл. – Ведь я родился и вырос по другую сторону от Мэгазин-стрит, и им это отлично известно. Будь уверена, они успели выяснить всю мою подноготную.

– Брось, они считают, что ты просто великолепен, – возразила она, отмахиваясь от его замечания. – Пирс говорит, что ты несколько несовременен – так сказать, человек старой закалки.

– Ну-у-у, знаешь… – протянул Майкл и тут же рассмеялся: – А впрочем, черт побери, наверное, так оно и есть.

После они еще долго не ложились, пили пиво и болтали. Их старый номер люкс в гостинице, состоявший из кабинета, спальни, кухни и столовой, ни в чем не уступал современным апартаментам Майкл уже давно не напивался и знал, что Роуан это заметила. Однако она молчала – и правильно делала.

Они говорили о доме, о том, что необходимо предпринять в первую очередь, о всяких мелочах…

В ответ на вопрос Майкла, скучает ли она по клинике, Роуан ответила, что да, очень, но сейчас это не важно, потому что у нее есть грандиозные планы на будущее, о которых она скоро расскажет.

– Но ты же не оставишь медицину? Надеюсь, речь не об этом?

– Конечно нет. – Она чуть понизила голос, чтобы придать больше веса своим словам. – Как раз наоборот. Просто я сейчас смотрю на медицину с несколько иной точки зрения.

– Что ты имеешь в виду?

– Пока еще рано говорить об этом. Я еще сама во многом не уверена. Но наследство, условия легата многое меняют, и чем больше я узнаю о реальном положении дел, тем больше мне хочется изменить. В «Мэйфейр и Мэйфейр» я прохожу своего рода вторую интернатуру. Главный вопрос – это деньги. – Она махнула рукой в сторону разложенных на столе бумаг. – Хотя, мне кажется, все идет хорошо.

– Ты действительно намерена сделать то, что задумала?

– Майкл, все, что мы делаем в этой жизни, мы делаем в надежде на какой-то результат в будущем. Я выросла в обеспеченной семье и никогда не испытывала недостатка в деньгах… Это означало, что у меня была вполне реальная возможность поступить в медицинский колледж и потом продолжить учебу в ординатуре, чтобы стать нейрохирургом. У меня не было ни мужа, ни детей, о которых приходилось бы заботиться. У меня вообще не было поводов для волнения. Однако теперь в моем распоряжении совершенно другая сумма. И все радикальным образом изменилось. С такими деньгами, какие я имею благодаря Мэйфейрам, я могу финансировать исследовательские проекты, строить лаборатории. Можно даже создать целую специализированную нейрохирургическую клинику при каком-нибудь медицинском центре. – Роуан слегка пожала плечами. – Теперь ты понимаешь, что я имею в виду?