Энн Райс - Скрипка

Он слизывал ее соленые слезы. Прекрати!

– Отпусти меня! – сказала я и оттолкнула его. Я пнула его каблуком, резко вскинула голову и услышала глухой стук от столкновения наших черепов! – Отпусти! – сказала я.

– Отдай мне скрипку, и я тебя отпущу! Глаза. Неужели глаза Лили все еще в пробирке? Помнишь, ты позволила разрезать ее, и зачем – удостовериться, что ты по какому-то незнанию или глупости сама ее не убила? Глаза. Помнишь? Глаза твоего отца, они были открыты, когда он умер, и твоя тетя Бридж сказала тебе, не хочешь ли их закрыть, Триана, и добавила при этом, какая это честь, закрыть ему глаза, и показала тебе, как это делается…

Я боролась, но так и не высвободилась из его рук.

Послышалась музыка, барабаны выстукивали что-то зловещее и дикарское, но надо всем этим шумом поднимался голос скрипки.

– Ты хотя бы заглянула в глаза своей матери в тот день, когда позволила ей уйти навстречу смерти? Она умерла от спазмов, глупая девчонка, ее можно было бы спасти, она не была дряхлой – ей просто до смерти надоело жить, ей просто до смерти надоела ты и все ее грязные дети и ее перепуганный муж, сам как ребенок!

– Перестань!

Я внезапно увидела своего мучителя. Мы стали видимыми. Вокруг нас собирались огни. Он стоял немного поодаль. Я держала в руках скрипку и злобно смотрела на него.

– Будь ты проклят со всеми своими видениями, – сказала я. – Да, да, признаю, я убила всех их, я одна виновата; если Фей умерла и уже сейчас в могиле, то это сделала я! Да, я! Что ты станешь делать со скрипкой, если я ее верну? Доведешь до сумасшествия еще кого-нибудь? Станешь слизывать чьи-то слезы? Я тебя ненавижу. Моя музыка была моей радостью. Она возвышала меня! А что делает твоя? Только ранит и превращает все в бессмысленность.

– Почему бы и нет, – сказал он, подходя ближе. Он предательски дотронулся до моей шеи. Я едва выносила такое прикосновение к затылку даже от тех, кого любила, но сейчас решила, что не попадусь на этот трюк, и попыталась оттолкнуть его.

– У тебя хватит сил, чтобы убить меня? – спросила я. – Ты сохранил ту силу, перейдя в пустоту, силу убить, как ты убил своего отца? Тогда действуй. Возможно, мы на пороге смерти, а ты бог, который держит в руках весы, чтобы взвесить мое сердце. Такова моя расплата? Вновь дать мне увидеть все, что я любила за свою жизнь?

– Нет! – Он был потрясен, он снова плакал. – Нет. Посмотри на меня! Разве ты не понимаешь, во что я превратился? Разве ты не видишь, что случилось со мной? Неужели это невозможно понять! Я потерян. Я одинок. И любой, кто шагает по этой пустоте с той же скоростью, что и я, шагает в одиночестве, как я! Я имею в виду видимых сильных призраков, их наверняка много, но мы не можем общаться друг с другом… Привести к тебе Лили? Я бы сделал это, если бы мог! Привести к тебе мать? Я бы сделал это в два счета, если бы знал как; да, я бы сказал, идем, утешь свою дочь, которая всю жизнь оплакивает мать, и все напрасно. Но с тобой, с тобой, вернувшись назад в ту боль, оказавшись перед горящим отцовским домом, я впервые увидел тень Бетховена! Его призрак! Он появился из-за тебя, Триана!

– Или для того, чтобы остановить тебя, Стефан, – сказала я, смягчаясь. – Чтобы обуздать твою магию. Твое наивное и всесильное колдовство. Твоя скрипка сделана из дерева, а ты состоишь из плоти, как и я, хотя один из нас живой, а другой из-за непростительной жадности…

– Нет! – прошептал он. – Только не из жадности. Никогда.

– Отпусти меня. Мне все равно, безумие ли это, сон или колдовство, я хочу отделаться от тебя!

– Ты не сможешь.

Я почувствовала перемену. Мы оба растворялись. Только скрипка в моей руке сохранила форму. Мы вновь исчезли. Нас уже не было. Звучала зловещая музыка. Какой-то человек стоял на коленях, зажав уши руками, но Стефан, скрипач, не оставлял его в покое, заглушая полуголых темнокожих барабанщиков, колотивших по барабанам, их взгляды были прикованы к беспощадному скрипачу, за которым они следовали и в то же время боялись, отбивая ритм.

Еще одна картина ярко вспыхнула: женщина била кулаком призрака-упрямца, а он все продолжал играть свою воющую погребальную песнь.

Пред нами возник школьный двор с огромными пышными деревьями, где ребятишки водили вокруг него, скрипача, хоровод, словно это был сказочный крысолов, что играл на дудке, а учительница пыталась криком привлечь к себе внимание и увести детей, но я не слышала ее голоса из-за бесконечного скрипичного напева.

Какая картина теперь возникла передо мной? Сплетенные тела в темноте, шепот, ударивший мне в лицо. Я увидела, как он улыбается, но женщина тут же загородила от меня его лицо.

Что любить их, что сводить с ума – это в конце концов одно и то же, потому что все они умирают! А я – нет. Я не умер. И эта скрипка – мое бессмертное сокровище, и я готов утащить тебя со мной в этот ад навсегда, если ты мне ее не отдашь.

Но мы снова оказались в другом месте. Туман рассеялся. Над головами возвышался потолок. Мы стояли в коридоре.

– Погоди, смотри, белые стены, – сказала я в тревоге, ужаснувшись такому дежа вю. – Я уже здесь была.

Грязный белый кафель, демонически дразнящие звуки скрипки, теперь это уже не музыка, а скрипучая мука.

– Я видела это место во сне, – сказала я, – эти белые кафельные стены, эти металлические ящики. Смотри на эти большие паровые двигатели и ворота, смотри!

На одну драгоценную секунду, когда мы стояли у ржавых ворот, ко мне вернулось воспоминание о том прекрасном сне, я увидела не только этот мрачный подвальный коридор и туннель, запечатанный воротами, я увидела прекрасный мраморный дворец, а еще великолепное море и призраков, танцующих в пене. Они теперь казались мне не жалкими духами, за которыми мы в ужасе следили, а какими-то свободными цельными существами, процветавшими на морских просторах, – нимфами самой жизни. Розы на полу.

– Пора.

Но все, что мы сейчас увидели, – ворота в темный туннель. Двигатели монотонно гудели, а он играл на своей скрипке, в темном туннеле, и никто теперь не разговаривал, человек умер, нет, умирал, смотри, он умирал, истекая кровью, лившейся из его запястий.

– Это ты довел его до этого? И, показав эту сцену, хочешь заставить меня сдаться? Никогда.

– Я черпал музыку из его головы, я соединял ее со своей музыкой! Это превратилось в своего рода игру. С тобой мне бы следовало исполнять музыку Маэстро и Маленького Гения Моцарта, но тебе нравилось то, что я играл. Музыка не была для тебя благом, лгунья этакая. Музыка была для тебя жалостью к самой себе. С помощью музыки ты поддерживала кровосмесительную связь с мертвыми. Ты уже мысленно похоронила свою сестренку Фей? Уже отправила ее в безымянный морг, готовясь к шумным и богатым похоронам? На деньги Карла ты можешь купить симпатичный гроб для нее, своей сестры, которой было так холодно и одиноко в тени вашего мертвого отца, для той самой сестренки, которая наблюдала, как твой новый муж занимает место в доме, для благословенного огонька, от которого ты так легко отказалась!