Энн Райс - Мумия, или Рамзес Проклятый

А пока он вышел из спальни и направился к ней. Сгорбившись, стиснув руки, Маленка притулилась у дальней стены гостиной.

– Не бойся, дорогая, – сказал Эллиот.

– Бедный англичанин, – прошептала она.

– Понимаю, милая, понимаю.

Правда, на самом деле он уже ничего не понимал. Он сел в кресло и вытащил еще несколько банкнотов. Махнул рукой, чтобы Маленка подошла. Но она продолжала мрачно смотреть на него, потом вздрогнула и отвернулась к стене.

– Бедный мой англичанин, – сказала она, – сейчас его варят в котле.

Может, он ослышался?

– В каком котле? О чем ты?

– Они делают из моего англичанина великого фараона. Из моего красавца англичанина. Они положили его в битум, они делают из него мумию на продажу туристам.

Эллиот был потрясен и не нашелся что ответить. Отвел взгляд. У него не было слов.

– Мой красавчик англичанин, они замотают его полотном, они сделают из него царя.

Эллиоту хотелось сказать: «Прекрати!» Он больше не мог это слышать. Но он продолжал молчать, пока не услышал, как включился граммофон: из комнаты наверху донесся голос диктора, говорящего по-английски. Значит, она нашла эти пластинки. Эллиот знал, что они заинтересуют ее, что она будет их слушать, и тогда он сможет отдохнуть.

Вдруг раздался грохот. Зеркало. Она разбила его.

Эллиот встал и поспешил наверх. Клеопатра стояла покачиваясь. На ковре, на полу и на туалетном столике валялись осколки зеркала. Монотонно бубнил граммофон.

– Царица, – произнес Эллиот на латыни. – Прекрасная царица Клеопатра.

– Лорд Рутерфорд! – в ужасе вскричала она. – Что со мной случилось? Где я? – Она быстро залопотала на каком-то странном языке, потом речь ее превратилась в истерические всхлипывания, и наконец она громко, надрывно зарыдала.

Заки следил за процессом. Он наблюдал, как они запихивали голое тело англичанина в густую вязкую жидкость. Иногда он бальзамировал эти трупы, в точности воспроизводя древний процесс мумифицирования. Но теперь это уже не так важно. Англичане не интересовались внутренностями мумий и во время своих увеселений в Лондоне не снимали с них пелены. Так что теперь требовалось всего лишь как следует выварить труп в битуме, а уже потом замотать его бинтами.

Он подошел к котлу и стал рассматривать лицо англичанина, плавающее на поверхности. Кости хороши, ничего не скажешь. Именно это нравится туристам разглядывать черты лица под пеленами. А данный экземпляр очень даже симпатичный.

В дверь осторожно постучали.

– Никого не хочу видеть, – сказала Джулия. Она сидела на диванчике в гостиной своего номера, рядом с Самиром, который обнимал ее за плечи. Джулия плакала.

Она не понимала, что произошло. Никаких сомнений в том, что Рамзес был в музее, что он был тяжело ранен и что он сбежал. Но в то, что он убил уборщицу, она не могла поверить.

– Кражу мумии еще можно понять, – говорила она Самиру несколько минут назад. – Он знал эту женщину, он знал, кто она такая. Ему было невыносимо видеть ее тело оскверненным – и он решил перенести его.

– Нет, эта версия не проходит, – возразил Самир. – Ведь его арестовали. Он не мог украсть мумию. Кто же тогда ее унес?

Он замолчал – к двери подошла Рита.

Джулия обернулась и увидела высокого араба в просторном, развевающемся на сквозняке балахоне. Она уже хотела отвернуться, как вдруг араб взглянул на нее ярко-голубыми глазами.

Это был Рамзес. Он прошел мимо Риты и запер за собой дверь. Джулия бросилась в его объятия.

Все ее сомнения и страхи исчезли. Она обняла царя, уткнувшись лицом в его шею. Почувствовала, как он целует ее в лоб и крепче прижимает к себе. Потом он нежно и властно поцеловал ее в губы.

Джулия услышала взволнованный шепот Самира.

– Сир, вы в опасности. Они ищут вас повсюду.

Но Джулия не отпускала его. В своем странном балахоне он казался совсем не принадлежащим этому миру. В эти минуты Джулия поняла, какую сильную, почти болезненную страсть она испытывает к нему.

– Ты знаешь, что произошло? – прошептала она– В музее убили женщину, и в этом преступлении обвиняют тебя.

– Знаю, малышка, – ласково сказал он. – Мне угрожает смерть. И кое-что похуже смерти.

Джулия взглянула на него, пытаясь разгадать значение его слов. Потом снова спрятала лицо в ладони и зарыдала.

Клеопатра сидела на кровати, тупо глядя на Элиота. Поняла ли она его, когда он сказал, что на ней отличный наряд? На прекрасном английском она снова и снова повторяла фразы, льющиеся из граммофона: «Положите немного сахара в мой кофе. Бросьте кусочек лимона в мой чай». Потом снова погрузилась в молчание.

Она позволила ему застегнуть перламутровые пуговки, с любопытством смотрела, как он завязывает пояс розовой юбки. Рассмеялась коротким злобным смешком и задрала ногу под тяжелыми складками юбки.

– Мило, мило, – сказала она. Этому английскому слову Эллиот уже научил ее. – Миленькое платьице.

Внезапно она кинулась к туалетному столику и схватила красочный журнал, где было много фотографий женщин. Потом еще раз спросила на латыни, где она находится.

– В Египте, – ответил Эллиот.

Он повторял это снова и снова. В ответ встречал бессмысленный взгляд, потом ее лицо принимало страдальческое выражение.

Эллиот робко взял щетку и провел по ее волосам. Чудесные волосы, иссиня-черные, с голубым отливом. Она вздохнула, распрямила плечи: ей нравилось, как Эллиот причесывает ее. Гортанный смех сорвался с ее губ.

– Очень хорошо, лорд Рутерфорд, – сказала она по-английски. Выгнула спину и потянулась, как кошка, грациозно раскинув в стороны руки.

– Прекрасная царица Клеопатра, – выдохнул он. Можно ли теперь оставить ее одну? Понимает ли она его? Лучше бы Маленка постояла на улице возле запертой двери, пока он не вернется. – Сейчас мне нужно уйти, ваше величество. Я попытаюсь достать еще лекарства.

Она обернулась – взгляд ее был пуст. Она не понимала, о чем он толкует. Может быть, она даже забыла, что происходило с ней несколько минут назад? Она явно пыталась что-то вспомнить.

– У Рамзеса, – добавил Эллиот.

В глазах ее появилась искра разума, и тут же на лицо набежала тень. Клеопатра что-то прошептала, но Эллиот не расслышал.

– Добрый лорд Рутерфорд, – сказала она.

Он сильнее нажал, на щетку. Теперь черные волосы спадали на плечи крупными волнами.

Лицо царицы засияло каким-то странным светом, рот приоткрылся, щеки зарделись.

Она повернулась и погладила графа по лицу. Что-то быстро произнесла на латыни. О том, что у него, мол, рот молодого человека, а опыт зрелого мужчины.

Эллиот изумился ее словам, задумался, а она продолжала изучать его лицо. Он перестал понимать что бы то ни было, перестал понимать, как он к ней относится: то ему казалось, что она несчастное больное существо, о котором нужно заботиться, то он вспоминал, что перед ним та самая великая Клеопатра, и снова испытывал потрясение.