Анри Труайя - Жест Евы (сборник)

– Не могли бы вы подождать до завтра? – рискнула поинтересоваться мадам Этерп.

– Нет, я спешу. Очень спешу. Я взял такси, чтобы все сразу увезти. Если вы отказываетесь, я отправляюсь по другому адресу.

Пока он все это говорил, в голове мадам Этерп разгорелся нешуточный диспут. Имеет ли она право отречься от выгоды, которую сулит такой большой заказ, по единственной видимой причине – покупатель очень странно себя ведет? А способен ли этот эксцентричный тип обойтись без ее услуг, если она решит от него отмахнуться?

– Ну так что? Я жду, – напомнил посетитель.

– Так и быть, – ответила мадам Этерп, – я обслужу вас.

Потея от страха, она отобрала венки и по одному перенесла их в такси. На заднем сиденье пристроилось целое семейство – отец лежал на зяте, сын придавил племянника. Даже на мадам Этерп, вроде бы свыкшуюся с посмертными почестями, эта братская могила не могла не произвести тягостного впечатления. На нее снизошло озарение:

– Я поняла, что все это значит! Вся мужская часть вашего семейства погибла в автомобильной катастрофе!

– Точно, – отрезал незнакомец. – Однако поторопитесь аккуратней уложить дядин венок. Туда! Я сяду рядом с водителем… – Немного подумав, он добавил: – Дайте мне и дедушкин.

– Вы и дедушку потеряли?

– Я же вам сказал.

– Должно быть, он был очень старым.

– Ему было почти сто лет.

Вздохнув с облегчением, мадам Этерп принесла венок для дедушки и счет. Клиент рассчитался, не торгуясь, залез в такси, хлопнул дверцей и тронул край шляпы. Машина отъехала. Застыв у обочины, мадам Этерп долго смотрела вслед символу огромного горя, удаляющемуся в неизвестном направлении.

Возвратившись в магазин, она увидала Виктора – тот выходил из служебной комнаты и непослушными пальцами застегивал ширинку.

– Виктор! – крикнула она.

Он вздрогнул, опустил глаза и вымолвил:

– Слушаю тебя, душа моя?

И она все ему рассказала. Едва жена замолчала, Виктор насупился и пробурчал:

– Чудовище!

– Отчего же? Бедняга потерял всех мужчин своего семейства в катастрофе, а…

– И ты поверила во всю эту историю с несчастным случаем? – нервно поинтересовался Виктор.

– Нет, – ответила мадам Этерп. – Теперь я вижу, что-то не так. Придумай другое объяснение, раз ты такой умный. А что если это конкурент и приехал пополнить запас?

– Ну да – и заплатил хорошую цену. Ты шутишь. И не попросил ни о малейшей скидке. Нет, правда в другом. Тебя нельзя оставлять одну в магазине. Это был садист.

– Садист?

– Человек, покупающий венки всем мужчинам своего семейства, может быть только садистом, никем иным. Не сомневайся, он решил истребить их по одному, а может – и всех сразу, в ближайшие дни. И наши украшения будут венчать могилы жертв. Это скверно! Нужно любой ценой предотвратить бойню – и как можно быстрее. Ты спросила его имя, адрес?

– Я и не подумала об этом.

– Запомнила хотя бы номер такси?

– Нет.

Виктор недовольно прищелкнул языком:

– Жаль, надо поговорить с Симоном. Он что-нибудь посоветует.

Симон, их племянник, служил в полиции. В тот же вечер Виктор пригласил его, чтобы выложить новость. Втроем они устроились в задней комнатке за бутылкой малаги, и у них была еще бутылка старого рома. Симон пил ром, семья Этерп – малагу. Выслушав рассказ дяди, полицейский агент, отличавшийся декартовым складом ума, уединился в медитации. Прошло немало времени, прежде чем он заявил, кивая головой, что случай, конечно же, – не из простых, но если ему не изменяет память, ни одной статьей закона покупка множества похоронных венков одним лицом не запрещается. Такой поступок не подпадает под определение «преступный», а посему дело возбудить невозможно. К тому же – непонятно, против кого.

– Но мы-то, мы же знаем, что этот помешанный купил наши венки ровно под коллективную экзекуцию, – воскликнула мадам Этерп.

– Мы сможем его арестовать только после преступления, совершенного и засвидетельствованного, – ответил Симон с многозначительным вздохом. – Только так.

Несчастная тетушка пробовала урезонить племянника, мол, теперь из-за пассивности властей под угрозой дюжина человеческих жизней, но Симон, укрывшись за уложениями закона, опорожнил бутылку, вытер усы и пожелал супругам Этерп приятного отдыха, похвалив качество их рома.

Невозмутимое спокойствие полицейского передалось, в конце концов, и Виктору: он заявил о сложении с себя всякой ответственности – хотя бы потому, что забыть о случившемся ему посоветовал служитель закона, облаченный в форму. Напротив, мадам Этерп, как и большая часть представительниц ее пола, осталась глуха к доводам юриспруденции, и провела остаток ночи в беспокойстве. В то время как Виктор подрагивал во сне губами от едва сдерживаемого супружеской заботой храпа, она, уставившись в темноту одним, широко раскрытым от ужаса перед собственными фантазиями глазом, вспоминала мельчайшие детали облика и одеяния клиента, с болезненной отчетливостью отпечатавшиеся на ее сетчатке. И во всех этих чертах, как и в его поведении, находила она признаки, свойственные извращенцу. Подстегиваемая темнотой и безмолвием, она будто наяву представляла себе кровавую резню целого семейства. Может, именно теперь, увешанный венками, ходит он на цыпочках по комнатам и режет горло грудничкам в колыбельках, выкидывает на всклокоченную бороду дедушки выпотрошенные внутренности, дядю и племянника увечит лезвием бритвы, проламывает череп спящему брату, режет на куски беззащитных отца и кузена, оскопляет зятя и, хохоча во всю глотку, шлепает по разбросанным вокруг мозгам и разлившейся крови.

На следующее утро мадам Этерп закупила целую кипу газет в надежде обнаружить прямо на первых полосах известия о предсказанных ею смертях. Но перелистав абсолютно все передовицы, она не нашла для себя ничего значительного. Писали о мелких непрофессиональных убийствах и отдельных случаях суицида. Значит, убийца еще не успел совершить свои гнусные дела. Должно быть, выжидает удобного случая. Мадам Этерп про себя решила, что ни за что не прекратит расследования, и много месяцев оставалась одной из преданнейших и внимательнейших читательниц криминальной хроники утренних и вечерних газет.

С тех пор минуло около года, а загадочный покупатель никоим образом не проявлял свою кровожадность. Давно уж мадам Этерп не допекала мужа своими беспокойствами. И даже посмеивалась над своими недавними страхами, но глубоко внутри хранила уверенность, что драма разразится в момент менее всего ожидаемый.

Как-то вечером в пятницу, когда Виктор занимался срочным заказом, она забросила в рот кисловатую карамельку, накинула на волосы кружевной кремовый платок и устроилась у входа в лавку – подышать свежим воздухом. Не прошло и пяти минут, как на тротуаре через дорогу она увидела некое чудовище – одетое во все черное, оно, крадучись, перемещалось вдоль стены. Мадам Этерп будто током ударило. Она, не размышляя, поднялась с места, пересекла улицу и направилась вслед за незнакомцем. Неуверенной походкой, ни о чем не подозревая, тот продолжал путь. Плечи его сутулились, к ним были подвешены безвольные руки, и со стороны он ничем не отличался от вполне безобидного гражданина. Но мадам Этерп трудно было провести на мякине. Она пребывала на вершине блаженства, понимая, в отличие от боязливого мужа и бестолкового племянника, что напала на след негодяя. Даже если слежка затянется, она от этого голубчика не отстанет ни на полшага и заставит его, чего бы это ей ни стоило, исповедоваться в страшных злодеяниях. Она подумала было задержать его прямо на улице, когда тот вдруг остановился перед заурядным с виду отелем и направился к лестнице, снимая на ходу шляпу. Мадам Этерп последовала за ним. Мужчина, кряхтя на каждом шагу, принялся подниматься по лестнице, она, чуть отстав, поднялась следом. Он свернул в коридор, она притаилась за углом, чтобы издали пронаблюдать за ним. И когда он стал открывать дверь, она выскочила из укрытия и заорала: