Мария Барышева - Искусство рисовать с натуры

— Не знаю, тебе видней.

— Ну а потом… ну, мы… а потом вдруг двигатель завелся… сам завелся, понимаешь… я к ключу и не прикасался! Шиза какая-то! Я ж ключ не трогал, а тачка раз и покатила вперед! Сама, прикинь! Как в кино, знаешь?! Ну, я, конечно, на измену подсел, ногой в тормоз, за руль — ни в какую — мертво! Я думаю: ни хрена себе — замкнуло что ли?!! Только, какое это на хрен замыкание, когда еще и руль через пальцы проворачивается сам по себе, и нас на встречную несет?!! А с того конца уже чьи-то фары прутся на дикой скорости — точно на нас! И не сворачивает, гад, а ведь должен был видеть, что мы едем — фары-то у меня горят! Ну, думаю…

Паша мотнул головой и ударил себя кулаком по колену.

— Натаха, ну не понимаю я ничего! Я же не лох какой-нибудь, свою тачку наизусть знаю, но я ничего не понял! Так же не бывает! Мистика какая-то! Тачка в порядке была! Я утром проверю, конечно, но… Может у меня глюки были, а?! Может, не так все было, а я просто вырубился?! Может, я какую заразу подцепил или траванулся?!

Наташа покачала головой и произнесла срывающимся голосом:

— Пашка, Пашка, если б все действительно было так, как бы это было здорово! Ты мне скажи, что Надька делала, когда вас понесло на другую сторону? Она что-нибудь сказала?

— Ты знаешь, да, теперь я вспомнил, потому что ни к месту это было совсем… Она вначале сказала: «Вот сука, обхитрила!» Но, Натаха… там никого не было! — Паша вскочил, подошел к ней, наклонился, и над Наташе нависло его блестящее от пота лицо. Он тяжело и хрипло дышал, словно заядлый курильщик, пробежавший стометровку. — Там же никого не было! Никого, понимаешь?!! О ком она говорила?!

Не дождавшись ответа, он опустился на палас и прижался мокрой щекой к ее голому колену.

— А потом… тачка метрах в двух была… а Надька вдруг как завопит: «Я здесь!»… и вот тут-то она из машины и сиганула… а тачка эта тут же повернула, как специально, и за ней… — он повернул голову и уткнулся в Наташино колено лбом. — Натаха, как она ее ударила… как ударила… как она кричала… я не могу… всю жизнь сниться будет… не могу…

Наташа машинально опустила руку и начала гладить его по взъерошенным волосам, неотрывно глядя на противоположную стену комнаты и не видя ее.

— Хуже всего… когда Надька выскочила, тачка-то моя заглохла… встала, как мертвая… вот меня и приложило тогда… Если бы Надька осталась… ничего бы не случилось… я не успел ее поймать…я бы не успел… она так неожиданно выскочила…Е-мое, ну какого хрена она выскочила… прямо под колеса… наверное, спастись пыталась… если б я успел… но я же не знал, Натаха, понимаешь, откуда я мог знать?!

— Перестань, ты ни в чем не виноват, — произнесла Наташа медленно, продолжая гладить его волосы. Паша поднял голову, удивленный звучащей в ее голосе странной отчужденной лаской, смешанной с горечью и болью. — Только… дурак ты, Паша. Она тебе жизнь спасла, а ты этого даже не понял.

— Чего?! — изумленно спросил Паша.

Конечно, было глупо говорить ему это. Паша не поймет, потому что ничего не знает. В сущности, он не виноват в том, что случилось. И откуда ему было знать, для кого предназначались Надины слова. Да, там никого не было. Но ее услышали. И тому, кто ее услышал, нужна была именно она. Не Паша. Поэтому как только Надя покинула машину, к Паше потеряли всякий интерес. Потому что Надя знала.

Но почему Надя заставила его поехать именно на дорогу? Она явно хотела, чтобы Наташа их застукала — это понятно теперь. То, что видишь своими глазами, производит больший эффект, чем просто слова. Скандал, хлопанье дверьми и — прощай Паша! А сама Наташа свободна как ветер. И теперь работает без помех. Надя знала ее и понимала, что такой измены она не простит. Как все придумано, а! Она не смогла повлиять на Наташу сама, поэтому забрала того, кто ей мешал, и совместила приятное с полезным, переступив через моральные принципы ради цели, которую считала благородной.

Очарование власти.

Никто не имеет права быть богом.

Но почему вдруг такая спешка? Почему именно сейчас? И почему на этом ужасном месте?

Напротив дома?

Что-то во всем этом не вязалось. Надя посчитала, что на дороге ей ни-что не угрожает — в этом она ошиблась. Но ведь Надя должна была понимать, что после случая с Лактионовым Наташа близко не подойдет к дороге, даже если на ней будет стоять двадцать Пашкиных машин. По-чему же она заставила Пашу поехать на дорогу?

Непонятно.

Если хорошенько подумать, то виноваты были все трое. Каждый играл в свою особую игру фигурками, слепленными из эгоизма, каждый считал, что все делает правильно, но они ошиблись, игра оказалась общей, а игроков четверо, а не трое, и этот четвертый обыграл их всех. Раньше он уже забрал Лактионова, а теперь хочет забрать Надю. Даст бог, он ее не получит!

— Помоги мне одеться, — сказала Наташа, наклонилась и подняла брюки. Паша хмуро посмотрел на нее.

— Ты все-таки поедешь? Тебя не пустят.

— Значит, буду сидеть под дверьми, пока не пустят! Она выживет, Паша, я уверена, она должна выжить, и я не уеду оттуда, пока не буду знать точно, что она поправляется.

— Я поеду с тобой, — заявил он, помогая ей натянуть брюки.

— Нет. У тебя, Пашик, будут другие дела, — Наташа встала, подошла к шкафу и достала из ящика деревянную шкатулку, в которой хранились их сбережения. Вытащила большую часть денег, сложила купюры пополам и повернулась к мужу. — Ты, Паша, сейчас соберешь свои вещи, что тебе может понадобиться, и поедешь на недельку к своим родителям. Я же поживу тут одна. Пожалуйста, Паша, я тебя прошу не возражать мне, не возмущаться и ничего не спрашивать, а просто выполнить мою просьбу — после того, что случилось, я имею полное право чего-то требовать. Я не хочу устраивать скандалов — мне слишком плохо и у меня много дел.

Паша упер в нее тяжелый взгляд.

— Собираешься меня бросить?! Подумай, можно…

— Я ничего не собираюсь, — устало сказала Наташа и пошла к двери. — Я только прошу, чтобы ты на какое-то время уехал. Разбираться, кто кого бросит, будем потом.

Паша кинулся следом и схватил ее за руку.

— Ну ты вобще! Тебе что, действительно совершенно наплевать?! Ты себя так ведешь, словно я тебе не муж, а так, зашел спичек попросить! Я не дам тебе вот так все испортить! Я понимаю, в каком ты состоянии, но делай, пожалуйста, допуски! Это Надька тебе мозги затерла! Это она же нам все испортила! А ты ей помогла! Ты же ничего не видела за своими картинами, тебе по фигу было, что у меня творится! Всегда было по фигу! Иди, иди, но я никуда не поеду, а твою мазню всю повыкидываю к чертовой матери!

Он отпустил ее и размашисто зашагал по комнате, продолжая говорить, и слова звучали резко, отрывисто и обособленно, вонзаясь в воздух, словно разрывные пули: