Мария Барышева - Искусство рисовать с натуры

— Ой, прости, — сказал Слава, хотя совершенно ни в чем не был виноват. Наташа молча положила голову ему на плечо. Он просунул руку между спинкой сиденья и ее спиной и обнял, надежно придерживая. — Давай, держись, сейчас приедем — пойдешь баиньки.

— Славка, как хорошо, что ты остался сегодня, — пробормотала Наташа. — Как хорошо, что ты приехал за мной. У меня же теперь совсем никого нет.

— Совести у тебя нет, в первую очередь! — заметил Слава холодно. — Я проснулся — в доме темень, никого нет — это в три-то часа ночи! Чуть с ума не сошел, понять не мог, куда ты подевалась! Надька… теперь эта еще пропала! Думать же нужно! Хотя бы иногда! Можно было разбудить, сказать, записку оставить, наконец!

— И ты бы поехал со мной, — отозвалась Наташа. — Слава, ты очень хороший, но ты мне там бы все испортил. Ты и сам это поймешь, когда я тебе все расскажу.

— Ты вовремя позвонила. Я ждал, ждал, уже собрался уходить на поиски, знакомого одного напряг тебя искать — у него машина…

— Я думала, телефон разбился.

— Да нет, работает, я в нем поковырялся немного… Слышь, друг, сигаретку не отломишь?

— На! — сказал водитель не оборачиваясь и протянул ему пачку вместе с зажигалкой. — Завтра мы иде-о-ом… па-пам… тратить все твои-и…де-эньги!

— Скоро приедем, — пробормотал Слава и зевнул. — Скоро…

Наташа закрыла глаза, чувствуя, как он рассеянно гладит ее по волосам, и за всю дорогу больше не проронила ни слова.

— Теперь… что ты скажешь? — спросила Наташа охрипшим от долгого рассказа голосом.

Она прислонилась к застекленной балконной двери и смотрела на платаны, которые сегодня казались отчего-то потрепанными — стояли угрюмые, свесив в неподвижный утренний воздух желто-зеленые листья. Небо, неряшливо усыпанное клочьями облаков, еще хмуро серело, не торопясь окрашиваться в обычную яркую и чистую летнюю лазурь. Утро уже наступило, но ночь еще бродила где-то рядом, подбирая забытые тени и звезды.

В квартире не горела ни одна лампа, но света с улицы еще не хватало, чтобы разогнать полумрак, и все предметы казались бесцветными и угловатыми. Прочтя письма, Слава выключил торшер и теперь сидел на диване, откинувшись на спинку, ждал чего-то, но Наташа не знала, чего именно. Она не смотрела на него. Ей было страшно.

— Что ты теперь скажешь? — вопрос, споткнувшись о молчание, снова повис в воздухе. — Слава?!

— А что ты хочешь услышать? — хрипло отозвался Слава, и Наташа, вздрогнув, обернулась и посмотрела на него. — Да, все зависит от того, что ты хочешь услышать.

Он выпрямился, скрипнув диванными пружинами, прижал ладони к голове и несколько раз подергал ее, точно проверяя, хорошо ли она прикреплена к шее. Усмехнулся.

— Ты так спрашиваешь, точно от моего ответа зависит — окажется все это правдой или нет, — Слава провел ладонями по лицу, потер глаза. — Нет, Наташ, я не могу сказать, что я верю в это — согласись, все слишком фантастично, чтобы можно было поверить, когда на тебя вот так вот это обрушили. Но я и не могу сказать, что не верю. Надька, конечно, была большой фантазеркой, но вот ты этим качеством, насколько мне известно, никогда не отличалась. Так что… что-то среднее. Тебя устроит?

— Слава, если б я знала, чем все…

— Вот чего никогда не любил, так это оправданий, — перебил ее Слава резко и встал. — Чего теперь-то… когда все уже сделано. Все хороши были, Наташ, все. Ты знаешь, Надя ведь показывала мне те твои рисунки. Честно скажу, мне было не по себе. Такое странное ощущение, знаешь… холодное какое-то, липкое… бр-р! — он передернул плечами и закурил, и от маленького красного огонька сигареты в комнате вдруг стало как-то удивительно уютно. — И если ты говоришь, что те рисунки были пустяками… то не хотел бы я увидеть твои последние работы… особенно, портрет этого… Толя его зовут, да? Бедняга! Теперь-то понятно, чего ты в обморок хлопнулась — ведь ты, получается, человека убила. Вместе с Пашкой. Ты не виновата — я ни в коем случае тебя не обвиняю, но, согласись — это так. И если все это действительно правда… я уж и не знаю, что тебе посоветовать.

— Слава, мне нужна твоя помощь, — Наташа отвернулась и снова начала смотреть на улицу.

— Хорошо, — произнес сзади спокойный голос. — Но как я могу тут помочь? Я же не художник. Не колдун, в конце концов.

— Ты мне поможешь? — переспросила она дрожащим голосом, предвещающим скорое и совершенное расстройство чувств, сопровождающееся обильным плачем. — Правда? После того, что я тебе сделала?..

— А ты мне что-то сделала? — откровенно изумился Слава.

Наташа мотнула головой, дернула на себя балконную дверь и выскочила на Вершину Мира, в теплый и горьковатый утренний воздух. Судорожно и жадно втягивая его в себя, она облокотилась о перила здоровой рукой и вдруг вспомнила, как давным-давно на этом самом месте стояла Надя, нагнувшись и по-детски прижавшись к перилам подбородком — Надя в светлом костюме, циничная и веселая, с «усами» от томатного сока над верхней губой.

Мало ли, вдруг ты станешь вторым Тицианом или Рафаэлем.

Вторым Неволиным я стала!

Видение было таким ярким, что Наташа даже почувствовала терпковатый запах любимых духов подруги и согнулась, точно получила удар в живот. Только сейчас она с ужасающей ясностью поняла, что Нади действительно больше нет, что она никогда больше не придет на Вершину Мира, не будет рассказывать о своих телевизионных буднях, поддевать Наташу и больше не будет пить томатный сок, и вытирать «усы» над верхней губой, и смеяться, и выстукивать на перилах простенькие мотивчики своими кольцами… ничего этого не будет больше никогда, потому что Надя умерла.

— Я тебя убью! — пробормотала Наташа сквозь слезы и с яростью посмотрела на просветы выщербленного асфальта среди платанов. — Я вас всех там убью! И тебя, дед Андрей, я тоже убью! Я знаю, что ты там! Я теперь все знаю! Вы все у меня отняли, все, даже мою собственную жизнь отняли! Я вас не боюсь! Рыцари будут биться насмерть! Насмерть!

— Наташка, ты что?! — рука Славы осторожно легла на ее плечо. — Ты что делаешь?!

— Она смотрит, Славка, видишь?! Она смотрит на меня! Она боится! Знает, что я могу с ней разделаться! — Наташа протянула в сторону дороги руку со скрюченными пальцами, словно хотела скомкать пыльную асфальтовую ленту, раздавить ее. — Я ее, суку, ненавижу! Как я ее ненавижу, а! Мне даже сладко становится! Мне нужно сделать все быстрее, Славка, как можно быстрее, пока я так зла! В злости наша сила! И в ненависти! Что я с ней сделаю, что я с ней сделаю, Славка, я создам такое…

Слава резко и звонко ударил ее ладонью по щеке, Наташина голова мотнулась назад, и она, захлебнувшись словами, уставилась на него негодующе и растерянно. Горячая волна ненависти и боли на мгновение схлынула, и она увидела перед собой испуганного и расстроенного человека и вспомнила о том, что Славе сейчас не легче, чем ей.