Мария Барышева - Последнее предложение

— Так, без истерик тут! — прикрикнул он. — Все, хватит!

— Пусти меня! — задушено произнесла Рита, не делая, впрочем, попытки вырваться. — Я чудовище.

— Дура ты, а не чудовище, — устало сказал Роман, поглаживая влажные золотистые волосы. — Елки, опять начинается!.. Только не реветь! Не виновата ты. Просто, Рита… просто надо думать, когда пишешь. Если не думаешь, лучше вовсе не писать. Я не к тому, что сейчас происходит, я вообще… Одними яркими описаниями книги не сделаешь, и этими вашими бессмысленными бойнями ничего не скажешь, а книга должна о чем-то говорить… я так считаю. И жить подобными вещами никак нельзя. У самой может крыша поехать, у кого-нибудь, кто прочтет, тоже… а мало ли, кто читал ваши книги? Может их прочитал кто-нибудь оттуда, — он направил торчащий указательный палец в сторону усыпанного бумажными обрывками пола. — И ему понравилось.

Рита подняла голову и вцепилась взглядом в его лицо.

— Ты серьезно?

— Вполне. Возможно несуществующие все же возможно существуют. И возможно у них есть свои любимчики.

Рита молча высвободилась, потянула его за руку, тут же отпустила и быстро пошла к двери. Роман направился следом, рассеянно глядя на узорчатый паркет и думая о том, что только что сказал.

Уже стоя в дверях, он обернулся.

Системник целехонький стоял на столе.

— Ну и мудак же ты, — спокойно произнес Роман, закрывая за собой дверь.

Если Денис и услышал, то ничем этого не показал.

Струи теплой воды хлестали ему в лицо, и Роман, уперевшись ладонями в расписной кафель, поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, закрыв глаза. Мысли растекались, словно вода размывала их. Слишком много для одного дня, слишком. Да и для целой жизни, может, слишком. Откровения все эти, Толька погиб, еще куча народу погибла, сам он не сегодня-завтра может отправиться следом, а девчонка, которая так… да что собственно девчонка?! Только, елки, оне понаписали, а ты теперь думай!.. Роман одернул себя — это уже было сродни форменной истерике. Он порылся на полочке, перебирая один флакон за другим — обычного мыла Рита, видишь ли, не держала — сплошные гели для душа и жидкие мыла — все чересчур ароматные, а у Савицкого не было никакого желания благоухать на весь дом, как свежая орхидея. В конце концов он отыскал то, что пахло приемлемо, и вымылся. Выключил воду и покосился на себя в огромное зеркало, занимавшее всю длинную стену ванной. Не так уж и заметны все травмы прошедших суток — и чего Рита так раскричалась? Ну несколько кровоподтеков присутствует, порез все еще выглядит жутковато, да спина осколками пополосована — ну и что? Того, что творилось на затылке, он разглядеть не смог, и непрекращающаяся головная боль внушала легкую тревогу… но, как говорили в одном хорошем фильме, голова — предмет темный и исследованию не подлежит, так что и черт с ней! А вот зуб, конечно, жалко. Хороший был зуб.

Он вылез из ванны, замотался в полотенце и, открыв дверь, осторожно выглянул, хотя сам не понимал, к чему осторожничает, будто тайком забрался в чужой дом, чтобы совершить омовение. Большая спальня в бледно-зеленых тонах была пуста, покрывало на двуспальной кровати, разрисованное летящими цаплями, приглашающе откинуто, а подушки словно только что взбили. Комната, в отличие от большей части других, не выглядела запущенной — здесь явно жили постоянно, и Роман чуть поморщился — находиться в супружеской спальне отчего-то было неприятно, хотя раньше подобные вещи его не беспокоили.

— А это не супружеская спальня, — произнесли от двери, и Роман чуть вздрогнул, потом повернулся. Рита в длинном полупрозрачном халатике, затканном цветами жасмина и с тюрбаном из полотенца на голове подошла к нему, глядя чуть недоуменно. — Ты чего вздрагиваешь — мысли угадала? Я сделала своей спальней одну из гостевых комнат — в супружеской теперь и мебели уже нет.

— Мне это совершенно неинтересно, — буркнул Роман и ничком повалился на кровать, уткнувшись лицом в приятно пахнущую подушку. — А ноутбука у тебя, значит, нет?

— Нет, — Рита произнесла это почему-то с легким отвращением, потом плюхнулась на кровать рядом, и Савицкий сразу же ощутил, как по его спине скользнули осторожные прохладные пальцы. — Господи, Ромка, какой ужас! Это после «Дворца», да? — ее пальцы поднялись выше. — А с головой у тебя что?! Это еще откуда?!

— Денис открыл мною дверь, — Роман поморщился в подушку и чуть дернул головой. — Не трогай!

— Хорошо, — пальцы тотчас исчезли, потом снова тронули спину, и Рита горестно сказала: — У тебя, наверное, все болит… Ромка, да на тебе живого места нет!

— Одно живое место есть, но сейчас я не расположен тебе его показывать.

— Все шутишь… — Рита соскочила с кровати и убежала в ванную, крикнув на бегу: «Я сейчас!» — таким тоном, будто боялась, что Роман, оставшись без присмотра, непременно тут же улизнет. Он перевернулся на бок и рассеянно посмотрел на бледно-зеленые с золотинкой обои, слушая, как Рита гремит чем-то в ванной. Думать надо, думать… Денис сказал, что его можно изменить. Сказал, что делает все это, потому что закончен… то есть, потому, что книга закончена. Но Денис ли это? Кто это на самом деле?

Иногда мне кажется, что этот человек уже не был моим братом…

Дело не в том, как. Дело в том, почему? Какую цель оно преследует? Подогнать всю реальность под книгу? Но под книгу Риты или под свою собственную? Ту, которая так и не была написана. И люди — главное люди. Только дважды он приходил просто так — в лесу и на мосту ночью. Обычно он всегда приходит за кем-то. И за каждым в свою очередь. Но почему Толька? Его не было в книге… Неужели он действительно его затянул — так же, как он на пару с Ритой, возможно, затянул Нечаева? Но если это так, то не получится ли, что к концу действа в книгу Риты угодит весь город? Город, который Денис так ненавидит… да и Рита его тоже не очень любит… вернее, тех, кто живет в нем. Люди, которых она звала на помощь, сбежали, отец умер в оживленном парке, все без исключения друзья мужа знали, что он ее избивает, но никто не вмешивался даже, когда это происходило у них на глазах. Нет оснований не верить покойному Гельцеру, столь затейливо поплатившемуся за то, что вздумал шантажировать писательницу. Ох, не злите писателей, а то как понапишут про вас… Ладно, это лирика, но непонятно, почему Денис посодействовал сестре в убийстве, но был против, чтобы она ушла от мужа? Опять же, нет оснований не верить Гельцеру. Впрочем, особой загадки тут нет… Лозинский, сучонок, не хотел, чтобы Рита уходила от Горчакова. Он хотел, чтобы она его убила. Сорвалась, в конце концов, и убила. Ему нужен был хороший соавтор. Тот, кто знает, что это — убить человека. Ведь сам-то он хорошо это знал. А эти три убийства в его тетради — судя по словам Риты, именно те, о которых рассказывал Нечаев. Убийства годичной давности. Роман почувствовал легкий холодок, подумав, что Денис вряд ли подсмотрел эти убийства. Он сам убил этих людей. Убил — и написал про это. А Рита изменила имена и фамилии его жертв, потому Денис воспроизвел и эти убийства, а не пропустил их. Он действительно цепляется к фамилиям. И, возможно, тогда, десять месяцев назад с третьей жертвой что-то пошло не так… Что там говорил Валерка? Продавщица из ларька… резаная рана, следы чужой крови… свитер, с нее сняли свитер. Возможно, свитер забрал сам Денис, потому что был ранен. Чего только не таскают в своих сумочках девчонки, работающие допоздна!.. Что, если она успела ткнуть его ножом? Он перевязал рану и отправился домой — быстрее, описать то, что произошло… и умереть. Умереть ради своей чертовой книги!