Мария Барышева - Последнее предложение

Он пошарил по стене в поисках выключателя, но не нашел, и встал впотьмах, угодив одной ногой в тапочек, а другой — в оставленную на полу пепельницу, и та с грохотом откатилась в сторону. Роман чертыхнулся, отряхнул босую ногу от прилипших к ней окурков, повалился обратно на кровать, и его ладонь снова заелозила по стене. На то, чтобы его пальцы наткнулись, наконец, на кнопку, ему понадобилась почти минута. Раньше такого не было никогда. Свет плеснулся с потолка безжалостной волной, и Роман прищурился, потом прикрыл глаза еще и рукой. Он специально сделал так, чтобы верхний свет включался непосредственно возле кровати — это помогало быстрее просыпаться в экстренных случаях, а ночника не держал вовсе. Но сейчас Савицкий даже пожалел об этом. Свет был слишком ярок и резал глаза так, будто он целые сутки провел в густом мраке.

Он хмуро посмотрел на груду окурков на паркете, выругался, перекатился на другую сторону кровати, встал и пошел в ванную хромающей походкой, упирая черно-серую от пепла ногу в пол лишь большим пальцем, чтобы не испачкать. В ванной Роман открыл кран и перекинул было ногу через бортик, но, передумав, переключил воду на душ и, сбросив одежду, забрался под теплые тугие струи. Провел ладонями по намокающим волосам, с силой надавливая, и некоторое время стоял, свесив руки вдоль бедер и невидящими глазами глядя в стену, выложенную новеньким светло-серым кафелем. Вода хлестала его по лицу. Со стороны могло показаться, что человек под душем уснул, забыв лечь и закрыть глаза.

Выключив воду, Роман докрасна растерся полотенцем, вылез из ванны и задумчиво пошевелил пальцами босых ног. Почесал старый шрам на боку, потом подошел к зеркалу, уже затянутому густой дымкой, резко провел по нему рукой, и зеркало скрипнуло под ладонью — тонкий противный звук. Из-под ладони в неровной серебристой полосе выглянуло на мгновение мокрое лицо, заросшее темной щетиной, и тут же вновь заволоклось дымкой, но этого мгновения было достаточно, чтобы Роман успел увидеть свои глаза. Их выражение ему крайне не понравилось. Ему почудилось в них нечто жалобное и даже слегка беспомощное. Он не припоминал, чтобы зеркала, в которые он смотрелся, когда-нибудь отражали что-то подобное.

Может, он действительно болен?

Ладно, черт с ним, с мертвецом — ему действительно могло что-то померещиться. Два последних дня до этого он пил со страшной силой и почти не спал — вот вам и последствия. К тому же, Роман действительно не каждый день видел мертвецов, да еще и в таком неприглядном виде. Последний раз он видел покойника почти год назад — это был студент, утонувший в Аркудово по пьяни и проведший в воде несколько дней, пока какой-то лодочник не зацепил его случайно якорной лапой. Зрелище было не ахти, но, по сравнению с бедной Ольгой, студентик выглядел чуть ли не херувимчиком. Могло привидеться… стыдно это признавать, но могло.

А вот мальчишка ему никак не мерещился. Он был на самом деле. Он был настолько реален, что Савицкий до сих пор ощущал прикосновение к своей ладони его прохладных липких пальцев, чувствовал его теплую тяжесть на своих руках и отлично помнил звук его голоса. Мальчишка был — и в его квартире, и на бортике его ванны, и на скамейке под окном Аберман. И он был на дороге — именно он улыбался Роману и махал ему, именно он так доверчиво держал за руку мужчину в зеленой куртке за доли секунды до того, как их обоих сбил «караван».

Вот только куда он делся потом?

Роман пошарил на полке под зеркалом, вытащил пачку сигарет и зажигалку, которые были разбросаны по всему дому, и закурил, глядя на мутное зеркало и удрученно качая головой. Он думал о том, что все, что случилось сегодня, было неспроста. Это не было импровизацией судьбы, которая, большая шутница, частенько тяготела к черному юмору. Это не было случайным стечением обстоятельств. Роман не верил ни в то, ни в другое, в ходе жизни не раз убеждаясь, что все происходящее имеет свою подоплеку, свои движущие силы и свои последствия, которые, в свою очередь, тоже становятся причиной какого-то события. И отнюдь неспроста он сегодня оказался на месте одной смерти и спустя несколько часов стал свидетелем другой.

Его туда привели.

Не будь мальчишки на его придверном коврике, Роман не пошел бы в соседний дом и уж точно не стал бы заглядывать в окно. А не увидь он того же мальчишку на переходе, не кинулся бы за ним следом… Но если в первом случае было убийство, то вторая смерть вряд ли была запланирована. Либо женщина, сидевшая за рулем «опеля», была сумасшедшей.

В сущности, они все сумасшедшие.

Но не настолько ведь, чтобы намеренно давить кого-то средь бела дня на одной из трасс, с которой не удерешь просто так. Да она и не пыталась удрать.

И мальчишка — почему в обоих случаях этот мальчишка?

Роман вышел из ванной, даже не обматываясь полотенцем — чего стесняться в собственной квартире? — вернулся в спальню и уже там надел легкий халат в мелкую изящную клетку. Савицкий любил клетчатые вещи, и в его шкафу была целая коллекция рубашек самых разнообразных расцветок, украшенных непременными перпендикулярно пересекающимися полосками. Он не знал, чем вызвана эта привязанность. Многие привязанности не имеют совершенно никакой причины.

В отличие от событий, у которых причины есть всегда.

Роман собрал окурки и выбросил их в мусорное ведро. После чего тщательно вытер пол. Если большинство вещей в его квартире лежали в уютном беспорядке, и горизонтальные поверхности мебели частенько укрывались слоем пыли, то паркет Роман держал в чистоте. А иногда, когда в голову приходила какая-нибудь идея, он использовал пол вместо письменного стола, ложась на живот, раскладывая вокруг бумаги и ставя поблизости бутылку пива. Письменный стол был хорош для технических отработок и тщательных продумываний, но для творческого полета мысли он никуда не годился.

Перейдя в другую комнату, Роман включил компьютер и отошел к окну. Осторожно отвел ладонью штору, выглядывая во двор, и тут же осознал, что ведет себя так, будто сидит в укрытии, а там, где-то в ночи, бродят выслеживающие его охотники. Он зло дернул штору, открывая ее полностью, наверху что-то жалобно щелкнуло, и штора повисла косо, слетев с двух клипс. Роман ругнулся, но поправлять ее не стал и прижался лбом к прохладному стеклу.

Он увидел все тот же двор, что и много лет назад — с тех пор, как выглядывал в окно совсем еще мальчишкой. Только березы сильно разрослись, их стволы стали толще, а крона — гуще, и даже в темноте виделась весенняя нежность и беззащитность молодых листьев. Все теми же были красно-коричневые дома, побитые временем, все так же стояли возле площадки машины, и все так же на скамейках и на широком парапете между площадкой и группкой гаражей собирались стайки молодежи, и оттуда раздавались крики, взрывы хохота и грохот музыки. Изменились марки машин, и у людей, которые ходили внизу, были уже другие лица, и других собак выводили на прогулку — да, это все стало иным, но в общем и целом не изменилось ничего. До сегодняшнего дня. Теперь соседний дом стал другим, и в особенности другим казалось темное мертвое окно на первом этаже. Двор часто посещала смерть — она приходила к старикам вместе с болезнями, она приходила к алкоголикам под звон бутылок, пьяные крики, а порой и во взблеске кухонного ножа, как-то она заглянула к одному из соседей Савицкого вместе с хрустом сломавшихся балконных перил, а в одну из семей пришла вместе с руганью и замахом молотка. Однажды таким же прохладным весенним вечером она под плеск воды присела на бортик ванны, в которой тринадцатилетняя девчушка на почве несчастной любви и беспредельного максимализма вскрыла себе вены, а в девяностых ее приход в один из соседних домов был самым громким — под звук взрыва взлетевшего на воздух «вольво», и на стволе ближайшей к углу дома берез до сих пор виден темный след от ожога и кривые рубцы от осколков. Роман знал обо всем этом, но до сих пор был лишь далеким сторонним наблюдателем. Теперь все было иначе, и может быть, поэтому, чем дольше он смотрел в темное окно, тем темнее оно ему казалось.