Мария Барышева - Последнее предложение

Пока он думал об этом, Рита закурила и подошла к срубу — осторожно, как подходят к спящему опасному хищнику. Обошла вокруг. Лицо у нее было мучительно-сосредоточенным, как будто она пыталась что-то понять. Покачала головой, потом пробормотала — негромко, но Роман услышал:

— Нет, не то. Ничего. Вот черт! Но должна же быть причина, должна!

После чего Рита отшвырнула сигарету, с размаху плюхнулась прямо на траву и, закрыв лицо ладонями, задушено произнесла:

— Рассказать? А что тебе на это скажут? Только одно — у вас, девушка, редкий по своей оригинальности параноидальный бред! Может, и не было ничего… твои фантазии плюс его фантазии… но почему же все так похоже и… почему это имя?!..

Она застонала и закинулась на траву, продолжая зажимать лицо ладонями, и Роман чуть отодвинулся назад, чувствуя себя в высшей степени неловко. Возможно, если б Рите и в самом деле вздумалось тут оголиться, это было б еще ничего, но сейчас он глазел не на женские формы, а на чужие переживания, и это было намного хуже. Он отвернулся, хмуро глядя на ползущего по березе трудягу-муравья, борясь с желанием закурить и слушая доносящиеся до него мучительные всхлипывания. Отчего-то вспомнился утренний разговор Риты с Гельцером, и Роман мысленно обругал себя за столь неуместно проявленное любопытство. Некоторые вещи о людях лучше не знать. Иногда о людях лучше вообще ничего не знать, и тогда, возможно, тебе все равно, когда им плохо.

Рита вдруг вскочила, поспешно вытирая чуть опухшее, мокрое от слез лицо, изукрашенное полосками раскисшей туши, резко повернулась и направилась прямо в его сторону. Роман отступил назад и бесшумно исчез в зарослях дубняка, и ветви не шелохнулись и ничем не выдали его отступления.

Когда Рита подошла к катеру, Савицкий безмятежно спал, вольготно раскинувшись на траве, и обратил на нее внимание только после того, как она наклонилась и как-то негодующе потрясла его за плечо.

— Эй, я уже здесь, просыпайтесь!

— Что-то вы быстро, я бы еще поспал, — он приподнялся на локте, глядя на ее лицо — ни малейшего следа слез, макияж поправлен — верно, останавливалась по дороге, потому у него и получилась такая приличная фора. Он и взаправду успел немного задремать. — Может, еще погуляете?

— У вас рабочий день, как вы недавно изволили заметить, — с холодком ответила Рита. — Так что вставайте и перемещайтесь на свое место, хватит загорать!

— Я-то думал, мы здесь надолго, — проворчал он, натягивая свитер, и Рита взглянула на него очень внимательно, чуть сузив глаза. В голове Романа вдруг мелькнула мысль — неужели заметила? Да нет, не должна была.

— А вы не думайте.

— Брать пример с вас? Ладно.

Она раздраженно дернула плечом и пошла к катеру, бросив на ходу:

— Изощряйтесь в остроумии где-нибудь в другом месте и при другой аудитории!

Голос прежний, и в осанке уже не чувствуется ни растерянности, ни беспомощности — вернулась вздорная кошка. И то ладно.

На причале, сидя за барным столиком под чуть колышущимся тентом, покуривал Анатолий, имея предельно мрачный вид, и, едва Роман ступил на доски, поманил его к себе указательным пальцем. Он сразу же понял, что к чему, и неторопливо направился к столику, доставая сигареты. Рита ушла не прощаясь — по дороге они успели разругаться в пух и прах, так что она, в конце концов, чуть не вцепилась ему в лицо. Впрочем, отчего-то у Романа не сложилось впечатления, что поездкой она недовольна, и яростные стычки для нее сегодня были чем-то сродни хорошей порции коньяку, употребленной с целью отрешения от реальности. А вот сама бутылка с коньяком на сцену так и не вышла. И на скрипке Рита больше не играла, и не омывала Савицкого недвусмысленными взглядами. И вплоть до того момента, как она, назло ему, лихо перепрыгнула с катера на причал, чуть не сломав каблуки, и прошла мимо, протащив, словно тяжелый шлейф, свое почти осязаемое бешенство, Роман чувствовал ее старательно скрываемый страх.

Роман приземлился на стул и, не вынимая изо рта сигарету, безмятежно сказал:

— Анатолий Федорович, какая неожиданная встреча! А я и не при мундире, и руки грязные. Ничего, что мы при прочих подчиненных так вольготно за столиком? Фавориты не в чести.

— Свинья ты, Ромка, — устало произнес Чернов, втыкая окурок в пепельницу. — Вот ей же ей свинья!

— Аргументируй, — предложил Роман, пододвигая к себе его стакан с пивом и отхлебывая из него. Анатолий стал еще мрачнее, хотя дальше, казалось, было уже невозможно.

— Недавно я имел неприятный телефонный разговор.

— Хочешь продемонстрирую чудеса телепатии? — Роман переместил стакан на прежнее место. — Разговор ты имел с неким Гельцером, который предложил тебе уволить меня ко всем чертям. Аплодисменты будут?

— Когда он сказал мне, что один из моих работников оскорбил его самым хамским образом, я уже понял, о ком речь — до того, как он назвал мне фамилию и приметы. К тому же, он сказал, что ты был пьян. И очень грубо разговаривал с его приятельницей, а когда он, Гельцер, хотел сделать доплату, чтобы составить своей приятельнице компанию на катере, ты ему отказал в самой некультурной форме… кстати, в какой именно?

— Ушел, не сказав ни слова, — Роман усмехнулся, краем глаза заметив, как вылетел со стоянки «мини купер». — Самая некультурная форма — это отнюдь не оскорбления, а полное пренебрежение.

— Ром, должны же быть какие-то грани…

— Толь, не надо опять лекций. Заявление писать или ты в устной форме?..

— Идиот! — буркнул Анатолий и потер затылок. — Что на самом деле-то было?

— Да ничего особенного. Активно набивался составить моей клиентке компанию на променаде, а клиентка этого дико не хотела. Вот, собственно, и все. Она, конечно, забавная особа — настолько забавная, что иногда ее хочется утопить, но клиенты, как известно, всегда правы. Особенно клиенты состоявшиеся. Горчакова хотела ехать одна, и я это хотение поддержал, только и всего. Махание конечностями и матерное обрамление отсутствовало. Пьян не был, но был с хорошего похмелья, это правда.

— Был повод? — быстро спросил Анатолий. Роман кивнул, и Чернов тотчас же сделал вывод из этого кивка.

— У тебя неприятности?

— Честно говоря, я так и не понял, — Роман задумчиво посмотрел на оконечность Аркудово, испещренную сияющими огоньками, и поддернул вверх замок «молнии» — становилось прохладно.

— А с физиономией что?

— Аллергия.

— На чей-то кулак? — Чернов насмешливо фыркнул. — Короче, я Гельцеру сказал, что, разумеется, разберусь с тобой методами морально-финансового воздействия, но с увольнением воздержусь, поскольку ты мой близкий друг, человек со сложной судьбой и кучей жизненных проблем.

— Не знал, что со мной так грустно все обстоит, — Савицкий вздохнул. — А еще сказал бы, что я обременен десятком малолетних детишек — для пущей жалости… Толь, зря ты это сделал. Спасибо, конечно, но зря.