Мария Барышева - Мясник

— Можно, Петр Михайлович, можно. При желании все можно, главное, чтобы желание было сильным или, к примеру, моим. Виктор Валентинович не должен узнать о нашем разговоре, а о том, что парнишка к поправке повернулся, — тем более. Навещайте его почаще, приглядывайте за ним, и, если что, сразу мне звоните. Он вообще как — ходить сможет?

— Я склонен к положительному ответу, — Петр Михайлович с радостью ухватился за профессиональную тему. — Видите ли, в данном случае коматозное состояние было вызвано исключительно…

— Когда его можно будет забрать?

— На основании последнего осмотра я бы сказал, что еще не меньше трех недель потребуется на…

— Очень хорошо, — сказал Схимник и начал снимать халат. — Так мы договорились, Петр Михайлович?

— Ох, молодой человек, вот вам так все просто, а мне как быть? — маленький врач сокрушенно покачал головой. — Мы же полностью зависим от Виктора Валентиновича — и не дай бог что!.. Мало того, что приходится работать, так сказать, под игом постоянной неопределенности, так теперь вы еще и требуете, чтобы столь зыбкое…

Схимник хлопнул по столу толстой папкой, лежавшей с краю, и Петр Михайлович подпрыгнул на стуле, уронив очки.

— Господин доктор, я человек неприхотливый, мне достаточно простого и внятного ответа, не нужно засыпать меня придаточными предложениями! — Схимник потер лоб. — Кроме того, ближе к вечеру я подвержен приступам бессмысленной ярости. Соглашайтесь или я вас расстреляю.

— Молодой человек, — Петр Михайлович заметно побледнел, — я уже не раз имел удовольствие оценить вашу образованность и чувство юмора…

Схимник вздохнул и начал расстегивать пиджак.

…и исключительно из уважения к вам, — поспешно добавил врач, — я, конечно, просьбу вашу выполню. Каков срок?

— Надеюсь, не очень долго, — Схимник встал и осмотрелся, продолжая расстегивать пиджак. Врач нахмурился и с тоской посмотрел на запертую дверь. — Вы не против, если я немного подремлю на вашей кушетке, Петр Михайлович?

— Господи, ну конечно! — воскликнул врач с таким явным облегчением, что возглас вызвал у Схимника улыбку. — Вот сюда пиджачок повесьте. А я, с вашего позволения, пока удалюсь, у меня еще дел по горло.

— Удаляйтесь, — отозвался Схимник, вешая пиджак на стул. Петр Михайлович встал.

— И, насколько я понимаю, Виктор Валентинович ничего не должен знать о вашем визите?

— Напротив, когда я уйду, немедленно позвоните ему и сообщите, что я заходил поинтересоваться состоянием вашего пациента.

— Знаете, — маленький врач покачал головой, — не хотел бы я, молодой человек, оказаться вашим врагом. Это не лесть, это абсолютно честное и субъективное…

— Все в руках божьих, — скептически заметил Схимник.

Как только дверь за Свиридовым закрылась, он сбросил ботинки, вытянулся на кушетке и почти сразу же заснул, как человек, привыкший спать не тогда, когда хочется, а тогда, когда на это есть время.

Проспав минут сорок, он покинул клинику, не попрощавшись с Петром Михайловичем, и поехал в центр. Там Схимник поужинал в знакомом ресторанчике — хоть и в «Царском дворе» наверняка угощать будут на славу, это его мало интересовало — он никогда не ел на подобных мероприятиях.

Выйдя из ресторана, Схимник закурил и посмотрел на часы. До семи еще было время, и он решил немного прогуляться. Уже стемнело, всюду включили фонари, ярко горели витрины и рекламные вывески, а с темного неба в полном безветрии продолжали сыпаться крупные снежные хлопья, погребая под собой большой город и странно приглушая его обычный вечерний шум. Трамваи с залепленными снегом стеклами проезжали словно привидения. Заснеженные люди казались странно молчаливыми и медлительными. Бросив свой «паджеро» на стоянке, Схимник неторопливо шел мимо них, и снежные перья оседали на его черном пальто. Он любил ходить пешком — во время ходьбы всегда лучше думалось, плохо было толь-ко, что улица слишком людная. В свободное время он предпочитал держаться подальше от большого скопления людей. Схимник перешел дорогу, прошел насквозь две улицы и свернул в большой парк, где спали под снегом сосны и большие старые ивы. Снег сыпал и сыпал, совершенно изменив знакомый рельеф — деревья превратились в горы, кусты и скамейки — в гряды холмов, большой фонтан, отключенный до весны, — в странный снежный дворец, плиточные дорожки, выщербленные, истертые множеством ног, и изрытая земля — в девственные, нехоженые равнины. Схимник шел, засунув руки в карманы, и думал. Ему очень не понравились недавние разглагольствования Баскакова о том, что кровь — не вода. Если Виктор Валентинович что-нибудь про него понял, ничего хорошего в этом нет. И этот человек, Сканер… ишь, ты! Кирилл Васильевич! Находясь в его присутствии, сдержать себя было очень трудно… и с другими-то трудно, но с ним — особенно, потому что Сканер, как и хозяин, был точно из тех, кто сидит в окопе по другую сторону поля — и не просто сидит — отсиживается. Только бы этот Вячеслав не сглупил. Насчет него у Схимника были свои планы. А ее он найдет. Рано или поздно, но найдет, и никто не сможет ему помешать. Главное — попытаться влезть в ее шкуру, понять, куда она направится, где отсидится… да и еще в таком состоянии, одна… хотя нет, теперь уже не одна, судя по всему. Он долго бродил по парку, изредка поглядывая на часы, пока не вышел к южной его оконечности, неподалеку от которой возвышался Покровский собор, величественный и молчаливый. Снова взглянув на часы, Схимник было повернулся, чтобы снова пройти через парк и уже вернуться к своей машине, но вдруг от собора долетели звуки гитары, дерзкие и совершенно неуместные здесь, где положено разноситься только торжественному и задумчивому колокольному звону, потом послышался голос — кто-то пел. Удивленный, он направился к собору и вскоре увидел странную картину — в десятке метров от соборных ворот, под старым орехом, среди низких ветвей которого был укреплен большой зонт, на перевернутом ящике сидел человек в пухлой куртке и плотной вязаной шапочке и пел, подыгрывая себе на гитаре, а перед ним, спиной к Схимнику, стояла девушка в длинном черном пальто, засыпанном снежными хлопьями, и, судя по всему, внимательно слушала. В руке она держала шляпу, и ее распущенные пепельные волосы тоже покрывали снежинки. Больше вокруг никого не было. Неподалеку горел фонарь, и снег на девушке, на зонте и вокруг искрился и переливался в бледном свете, и поначалу Схимник даже моргнул, решив, что у него начались галлюцинации — слишком призрачным и странным показалось ему это зрелище. Он остановился и дослушал песню до конца. Песня ему понравилась, хотя слова и были, пожалуй, для этого места чересчур прямолинейны.