Мария Барышева - Мясник

Максим заканчивает чтениe под оглушительный хохот. Санитар, постанывая, сползает с кресла и усаживается прямо на пол, опираясь спиной о сиденье. Кресло тут же податливо проворачивается, он падает и ударяется головой, отчего ему становится еще хуже, и он продолжает хихикать и стонать уже лежа, от избытка чувств шлепая ладонью по блестящему покрытию. Я падаю на колени к Султану, который совсем ничего не имеет против, и мы всхлипываем от смеха друг у друга на плече. Денис, закинув голову, хохочет густо и весело, а «Сама-ты-Барбара», словно расстрелянная, тихо оползает по стене, закрыв лицо ладонями. Прочие мелко трясутся, причем Котошихин подвывает, как страдающий от переедания шакал.

— Так а что… что она ему сказала сделать с трусами-то? — спрашиваю я, когда обретаю способность говорить, и это вызывает новый взрыв хохота. Максим мотает головой.

— Тут… ох!.. тут не написано.

— Слушай, я не понял — она только одни трусы закопала или все? — деловито спрашивает Артефакт. — Если все — это ж… о-о-о!.. А дело зимой было?

«Пандору» захлестывает третья волна хохота, и Санитар бессильно хрипит с пола:

— Перестаньте, гады! Уй, не могу!

— Чтo вы не можете, Рябинин?! Что у вас здесь происходит?! — раздается громкий и сердито-ошеломленный возглас от дверей, и в только что бушевавшем от дикого веселья магазине мгновенно наступает полный штиль. Увлеченные, мы не слышали ни притормозившей машины, ни мелодичного звона дверных колокольчиков, и вот награда за это — в дверях стоит Эн-Вэ, оглаживает свою гоголевскую прическу, проверяя, надежно ли сидит волосяная нашлепка на негоголевской лысине, и смотрит на нас с суровым негодованием. При виде его сдобного и румяного лица меня вдруг охватывает такое сильное чувство отвращения и злости, что я поспешно отворачиваюсь — вдруг заметит — и для успокоения начинаю крутить на мизинце колечко с божьей коровкой. Вовка поднимается с пола и молча отряхивает джинсы, а Максим, считая, что обязан подменить отсутствующего Женьку, резко дергает головой вниз-вверх и говорит с едва уловимой едкостью в голосе:

— Mое почтение. Желаю здравствовать, Николай Сергеевич. По делам должности али так зашедши?

— Kак всегда зоопарк, — кисло отмечает Эн-Вэ и делает несколько шагов в зал. — Почему такой шум — на улице слыхать?! Пьянствуете?! Понимаю, понимаю… поганые католики даже падки до водки; одни только турки не пьют. Кудрявцева, что вы себе позволяете?! Хоть при начальнике слезьте с чужих колен-то! Совсем распустились — не контора, а дом свиданий! Где Одинцов?!

— Hа территории, — отвечаю я равнодушно, встаю и иду делать кофе, остальные расползаются по комнате кто куда, недоуменно переглядываясь украдкой — в это время Эн-Вэ обычно не заходит в «Пандору», а если заходит — жди какой-нибудь гадости. Странно, почему он спрашивает, где Женька? Мобильник тот отключил что ли?

— Где конкретно?

— Он мне не докладывал.

— Мне не нравится ваш тон, Кудрявцева, — цедит Эн-Вэ, и, повернувшись, я вижу, что он внимательно и зло смотрит на меня. — Вы изволите быть недовольны службой?

— Всем довольны, ваше благородие, — отвечаю я, пытаясь понять, что же за мыслишки вьются под гладкими черными волосами. И если раньше Гунько казался мне обычным начальником-самодуром, то теперь он представляется чем-то более зловещим и опасным, а в каждом его слове чудится намек и подозрение. Конечно же, так нельзя и вести себя нужно как обычно, то есть призвать в союзники Максима и довести Эн-Вэ до белого каления, сохраняя марку, иначе он почувствует, что со мной что-то не так. Плохо, очень плохо, что нет Женьки — он лучше всех умеет справляться с любителем гоголевской прозы, он лучше всех его знает и всегда угадывает, что у того на уме. — А то коли будем недовольны, так после нам дадут такого неудовольствия!..

— Да, да, — бормочет Эн-Вэ, и на его лице вдруг появляется легкая растерянность. — Вот что. Ты Одинцову передай, что в Саранск ехать не нужно. Клиент отказался.

— Что за детский сад — заказался-отказался?! — недовольно говорит Артефакт, заглаживая волосы за уши, и садится на стул верхом, отчего его длинные ноги кажутся еще более длинными. — Уже проработку начали!

— Ну, так заканчивайте! Как только получите новый… — Эн-Вэ осекается, потому что в этот момент Аня роняет помаду и из стоячего положения нагибается, чтобы ее подобрать. Ее короткая шерстяная юбка ползет вверх, и Эн-Вэ начинает багроветь, словно ему перетянули шею. Санитар, который втихую успел прокрасться на свое излюбленное место — за спину Эн-Вэ — ухмыляется оттуда, округлив глаза, и показывает два вздернутых больших пальца. Аня выпрямляется и уходит за стол, и Эн-Вэ с едва слышным свистом выпускает воздух сквозь стиснутые зубы и проводит рукой по лицу.

— Да, как только получите новый… — он задумывается, и мы все недоуменно и нетерпеливо переглядываемся — нужно закрывать магазин и разбегаться по своим делам, а Эн-Вэ, похоже, собирается открыть производственное совещание. Султан решает вопрос просто — он обходит Эн-Вэ и отправляется в «раздевалку» за своей курткой, я складываю в сумку дискеты и бумаги, Котошихин и Николай Иванович возвращаются к компьютерам, а Максим хватает телефонную трубку и начинает поспешно кому-то звонить. Эн-Вэ расстегивает пальто и опускается в одно из офисных кресел с явным намерением задержаться и задержать остальных, но тут от входной двери долетает нежный мелодичный звон, и через несколько секунд на пороге чудесным видением появляется Женька, раскрасневшийся, встрепанный и слегка пьяный, узревает пухлую фигуру Эн-Вэ и тут же гаркает:

— Ба! Николай Степ… Васильевич! Вот уж не ждал! А я подхожу и думаю: отчего это на душе и необъятно, и чудно?! А тут такие люди! Хоть бы упредили — мы б прибрались, убрались…

Эн-Вэ испуганно вздрагивает, будто сзади раздался выстрел, потом поворачивается к Женьке вместе с креслом и раздраженно говорит:

— А, Одинцов! Очень кстати. Идем, у меня к тебе разговор есть.

— Тэтатэтный? Я стесняюсь, — Женька расстегивает куртку, прислоняется к косяку и бросает в рот пластинку клубничной жвачки. — Что-нибудь стряслось, Николай Сергеевич? Вы, в такой час, без звонка…

— Идем! — нетерпеливо говорит Эн-Вэ, встает и подходит к нему. Женька подмигивает мне, пожимает плечами, и они оба удаляются. Вскоре долетает звон — выходят на улицу и, скорее всего, разговаривать будут в машине Эн-Вэ, поэтому подслушать невозможно. Пользуясь отсутствием Эн-Вэ, все поспешно кидаются в «раздевалку» за своей одеждой, выключают технику и опускают жалюзи — все за исключением Мачука, который сегодня остается за сторожа — он и Черный Санитар работают посменно. Николай Иванович садится возле аквариума и внимательно наблюдает, как кофейно-голубые дискусы, застыв, надменно разглядывают друг друга, пошевеливая нежными перистыми плавниками. Он стучит ногтем по стеклу, и один из дискусов разворачивается и смотрит на него с презрением, выпячивая губы, словно собирается плюнуть.