Пауль Хейзе - Прекрасная Абигайль

Не могу описать, как странно подействовали на меня ее слова. Эта смесь печали и легкомыслия, резиньяции и сластолюбия были мне так чужды в этом когда-то настолько чопорном и холодном существе, что я должен был сначала прийти в себя, прежде чем смог сказать ей что-то в ответ, — кажется, это было что-то совсем незамысловатое. Я услышал, как она тихо засмеялась:

— Bac удивляет, что я, вопреки своему пуританскому воспитанию, совсем не благочестива. Ну, это с годами проходит; темная изнанка души проступает все отчетливее — от досады и тоски по загубленной жизни даже ангельски чистая женщина может стать дьяволицей. Но вам не нужно бояться — я не навязываюсь вам. Как я уже говорила, y бедного revenant более скромные претензии. Итак, прощайте и спокойной ночи!

Она произнесла это, словно смирившись со своей печальной судьбой, таким непривычно сдавленным голосом, что мое сердце снова потянулось к ней. Я протянул руку, чтобы прижать ее к своей груди, но Абигайль снова отступила назад.

— Не здесь! — прошептала она. — Что подумают люди в доме, когда я утром буду спускаться вниз по лестнице! Проводите меня домой, там мы будем в безопасности, и никто не заинтересуется тем, кого я приглашаю к себе в гости… Вы хотите? Тогда идем и не будем терять ни минуты. Часы пролетают так быстро, и счастье вместе с ними.

Она подошла к двери, и я, как прежде, восхищенно следил за ее легкой порхающей походкой, словно она неслышно плыла над ковром. Все мои чувства находились в лихорадочном смятении, когда я следовал за ней вниз по лестнице, которая была уже темной, к незапертой двери дома. На дворе я хотел взять ee за руку, но она молча покачала головой и, не останавливаясь, пошла дальше, хотя и совсем рядом, так что, когда она оборачивалась ко мне, я ощущал на себе ее холодное дыхание. Впрочем, это случалось не часто. Чаще мне был виден только ее профиль, и снова бросилась в глаза сладострастная, нетерпеливая гримаса ее полуоткрытого рта, который открывал ряд сверкающих белизной зубов и слегка выступающую вперед верхнюю губу. Она тряхнула головой — и еe волосы выбились из-под вуали и мягкой волной растеклись по плечам; обнаженные руки она скрестила нa открытой, несмотря нa ночную прохладу, груди.

— Вам нe холодно? — спросил я.

Она в ответ только отрицательно покачала головой, затем вдруг искоса посмотрела на меня недоверчиво-выжидательным взглядом.

— Tы стесняешься идти рядом со мной по улице? — спросила она. — Не стоит беспокоиться: я не скомпрометирую тебя. Даже если нам кто-нибудь встретится, никто не подумает, что я тебя веду на любовное свидание. У меня безупречная репутация. Никто не решится усомниться в ней. Все знают, что я веду совершенно уединенную и порядочную жизнь и не пускаю за порог ни одного мужчины, кроме старого садовника, который ухаживает за моими цветами. Да и гуляю я крайне редко: чего бы я стала искать вне дома? Сегодня я сделала исключение ради тебя — оn revient toujours a ses premieres amours, [6] Всегда возвращаются к своей первой любви (фр.). — но это я тебе уже однажды говорила. Да, как видишь, когда любишь — становишься однообразным. В чем тут причина? Ты же не станешь презирать меня за это?

B этот момент нам встретился по пути какой-то загулявший полуночник, прошедший, однако, мимо нас, словно рядом со мной не было прекрасной странно одетой женщины, чьи ослепительные плечи достаточно явственно сверкали из-под черной вуали. Я услышал eе негромкий смех:

— Разве я тебе не говорила? Достопочтенный господин был достаточно тактичен, чтобы не смутить меня. Что касается меня, то он мог бы и не церемониться. Что мне до моей репутации? Что мне до нее, если я хочу сделать что-то приятное для моего старого друга, хотя он того и не заслуживает?

Разговаривая, она продолжала настолько стремительно идти вперед — и все так же беззвучно, словно босиком, — что я едва поспевал за ней. Так мы подошли к воротам дома. Эта местность была мне незнакома. Несколько жалких хижин, в которых, вероятно, жили рабочие, было разбросано по обе стороны от окаймленного пыльными тополями шоссе, a дальше не было и признаков человеческого жилья.

— Мы уже почти у цели? — спросил я, так как какое-то тревожное чувство все больше стесняло мне грудь.

— Скоро! — прошептала она. — Слева уже видны решетки нашего сада. А за ними внутри — мой дом. Ты не устал? Ты хочешь вернуться?

Вместо ответа я попытался привлечь ее в свои объятия. Я горел страстным желанием поцеловать ее белую шею. Но она снова выскользнула и сказала:

— Не торопись! Еще не пришло время для того, что ты хочешь. Вот мы и пришли. Ты удивишься тому, как уютно я живу.

Мы стояли перед широкой железной решеткой; преграждавшей вход в просторный сад. Из насаждений не видно было ничего, кроме одной аллеи, сходившейся где-то вдалеке в темную точку и образованной похожими на кипарис тисами и отдельными деревцами туи, среди которых то здесь, то там высвечивали мраморные статуи. B самом отдаленном конце сада возвышалось одноэтажное строение с полукруглой крышей: очевидно, это была вилла. Ho все было окутано такой плотной туманной дымкой, что на большом расстоянии отдельные детали казались неразличимыми.

— Не могла бы ты открыть дверь? — спросил я. — Ночь кончается.

— O, она достаточно длинна, — насмешливым тоном тихо ответила Абигайль. — А я забыла ключ. Что нам делать?

— Вот колокольчик рядом с воротами, — сказал я, — мы разбудим садовника, если тот уже спит.

— Не вздумай звонить. Никто не должен знать, что я впускаю тебя к себе, и меньше всего этот старый человек. Он станет презирать меня и перестанет поливать мои цветы. Ho нам никто и не нужен. Мы и так протиснемся.

Сказав это, она удивительно легко — словно это была не женская фигура, a бесплотное облачко, — проскользнула между двумя железными прутьями.

Теперь уже — снова в ярком лунном свете она стояла по ту сторону решетки и делала мне знаки.

— Кто меня любит, тот следует за мной! — крикнула она, опять рассмеявшись своим злорадным смехом. Но в то же время ee красота настолько ослепила меня, что oт страстного желания и нетерпения я лишился самообладания.

— Не играй так жестоко со мной! — воскликнул я. — Ты же видишь: я здесь не могу пройти. Если ты меня заманила в такую даль, то доведи свое доброе дело до конца: достань ключ и впусти меня!

— Это может показаться слишком простым выходом из положения, сударь, — издевалась она надо мной через решетку, бросая на меня сверкающие взгляды. — А поутру, когда прокричит петух, он бросит меня, одинокую вдову, не чувствуя никаких угрызений совести, потому что я красива только ночью. При свете солнца на меня смотреть нельзя. Нет, милостивый государь, мне нужен был только надежный провожатый, поскольку добродетельной женщине не подобает появляться на улице одной и в полночь. А теперь спасибо за рыцарскую услугу, господин майор или как вас там еще называть, и счастливого пути!