Сергей: Гомонов - Сокрытые-в-тенях

Петровна уверенно завела их в подъезд, куда полчаса назад безуспешно пытались попасть они сами.

Площадками и лестничными пролетами в этом подъезде мог бы гордиться сам мэр: они походили на номера-люкс в европейских пятизвездочных отелях. Пожалуй, здешним консьержам стоило бы дать задание приклеивать на всех влетающих сюда мух метку «V.I.P.».

Ждать лифта Петровна не стала («Какой-никакой, а все спорт!») и шустро поднялась со своими шавками на третий этаж.

— Вот Ирка сейчас удивится! — подмигивая обоими глазами поочередно, сказала она, нажимая звонок на двери под номером «118».

— Сейчас! — послышался тот самый противный женский голос.

Защелкали замки, и в промежуток между приоткрывшейся дверью и косяком высунулось лицо дамы, поразительно похожей на Дину.

— Смотри, Ириш, кого я привела! — торжествующе крикнула Петровна, пододвигая Аню в зону видимости для Ирины.

Та охнула и что-то уронила. Дина как стояла, так и оплыла в стоящую под подоконником вазу с большой пальмой.

— Аннушка Сергевна! — истошно заорала Ирина и кинулась к Ане с объятьями. — Господи, спасибо тебе, вернул!

— С тебя причитается! — погрозила ей Петровна, гремя ключами от квартиры 116. — Смотри у меня! Не отвертишься!

— Да не вопрос, Петровна! Это же надо! Да вы проходите, моя дорогая, проходите!

Аня оглянулась на свою попутчицу, однако та успела куда-то улизнуть, только внизу запищал замок на двери подъезда.

— Дина! — бросаясь на перила, крикнула Аня. — Стой, Дина! Подожди! Куда ты пойдешь?

— Проходите, Аннушка Сергевна! Это же ваш дом!

Фиптис праздновал тридцать девятый год со дня нисхождения месинора Ваццуки из недр Серебряного океана в этот мир. Ради чествования такой даты городские власти сделали горожанам роскошный, как они приказали считать, подарок: обратившись к самому талантливому в Цалларии скульптору по мрамору, они заказали выполнить в срок статую его величества верхом на коне. Скульптор наотрез отказался выезжать из своего захолустного Зокоса в столицу страны, и тогда администрация Фиптиса, не поскупившись, выделила средства на доставку громадной глыбы серого апеллеанского мрамора прямо в Зокос, а затем готовой скульптуры — обратно в столицу.

Поговаривали, месинор разгневался за столь бессовестное транжирство и хотел даже передавить всех виновников железными кибиатами, [10] Железные кибиаты — три сцепленных между собой деревянных вала, в которые вбивали остриями наружу металлические колы; это устройство тянули за собой буйволы, топча копытами и давя кибиатами лежащих на земле смертников. но в последний момент подписания смертного приговора передумал и никого не отправил даже за решетку. Он ограничился арестом имущества самых рьяных подхалимов и пополнил за их счет городскую казну.

Меж тем все жители в красных масках пребывали в хорошем настроении. Встречая друг друга, они горланили:

— Да будут нескончаемы дни месинора! — и кланялись замку на самой высокой скале в городе.

Но были и восклицания иного характера, особенно при появлении нежданных-негаданных кааносцев. Местные бросали в их стороны косые взгляды, а друзей приветствовали лозунгом «Смерть врагам Ваццуки!» Но так как к врагам месинора Цаллария беломасочники себя не причисляли, то и мимо выкрикивавших провокационные призывы они проходили полные равнодушия.

И все же длиться бесконечно это не могло.

— Ха-ха! Смотри-ка! Эти комедианты снова здесь! — владелец кондитерской презрительно указал пальцем на актеров из труппы Митсара.

— А! Узнаю этого карлика! — отозвался хозяин мясной лавки, находившейся через дорогу от магазина сладостей.

— А я узнал вон ту грудастую шлюху, которая…

Договорить он не успел. Пришпорив бешеного Эфэ, Айнор с обнаженным мечом ринулся прямо на кондитера, имея намерение забить оскорблявшие Зелиду слова обратно в его глотку.

— Стра-а-а-а-ажа! — тут же заверещал цаллариец, забегая в свой магазин. — Нападение разбойников, спасите! Враги Фиптиса в городе!

Его крики подхватили мясник, цирюльник, аптекарь и еще с десяток голосов — трезвых и не очень — свидетелей, оказавшихся неподалеку от места стычки.

Ольсар так и не успел остановить телохранителя месинары, а потом было поздно. Эфэ вломился в витрину, погрязнув копытами в креме пирожных и карамели, а сам Айнор, орудуя мечом, разнес в клочья стеллажи, на которых благоухали сладкие шедевры.

Улица наполнилась воплями, ударами, лязгом и руганью. Красномасочники накинулись на караван гурьбой, метеля всех, кто попадался под руку. Настоящими защитниками можно было считать лишь Ольсара да Вальбраса, но и тех цалларийцы быстро задавили количеством. Ольсара выволокли из кареты и начали колошматить чем ни попадя прямо на мостовой, а Вальбраса долго пытались скинуть с лошади, используя против его рапиры крючья для подвешивания мясных туш и вилы. Разъяренная Зелида швырялась камнями и проклятьями, но того и другого было мало в такой заварухе. К тому же большинство комедиантов перетрусило и отсиживалось в сторонке, не оказывая сопротивления даже если им случайно прилетало с какой-нибудь стороны. Митсар предпочел воевать ругательствами, однако внимания на него не обращали, и он умолк.

Сбежавшаяся стража в лязгающих доспехах кинулась молотить щитами всех подряд, а разбирательства, кто виноват и сколько этот виновный огребет в наказание прутьев, оставила на потом.

В запале битвы Айнор, давно бросив кондитера, полезшего со страху на чердак, напал на стражников. Остервеневшие от подобной наглости чужеземца, те сочли себя вправе сражаться на убой, и несколько тяжелых стрел вырвалось из плена их арбалетов. Каждая должна была пробить его кольчугу насквозь и войти в тело как минимум на одну четверть своей длины.

И вдруг всё — даже звуки и свет — замерло в неподвижности. Стрелы повисли в воздухе в паре шагов от окаменевшего Айнора, ноги горожан остановили свои пинки, застыв возле окровавленного Ольсара.

Человек в рогатой красной маске, из-под которой выбивались длинные седые пряди, спрыгнул с балюстрады, где устроена была на свежем воздухе недурственная закусочная. Он легко растолкал с дороги всех горожан, и те, словно куклы, повалились на обочину. Ольсара незнакомец поднял за грудки, подтащил к карете и завалил на колени парализованному пухляку с вытянувшимся лицом под мокрой от пота белой маской; стрелы, подпрыгнув и обернувшись в воздухе вокруг себя, сшиб ногой наземь; взобрался на козлы, выхватил поводья из оцепеневших рук возницы и с криком «Все за мной!» щелкнул кнутом. Ожили одни лошади — в карете, под Вальбрасом и Айнором, в повозках комедиантов. Храпя и фыркая, они рванули вслед за каретой.