Джозеф Ле Фаню - Близкий друг

Бартон с видимым усилием попытался сменить тему разговора.

— Нет, так дело не пойдет, — со смехом ответил гость. — Я все-таки скажу о вашей дутой загадке все, что думаю. H е сердитесь на меня, но слишком тяжело видеть, как вы, в ваши годы, стали вдруг паинькой, как шалун-ребенок, испугавшийся буки, да к тому же, насколько я знаю, страшилка ваша выеденного не стоит. Серьезно, то, что мне рассказали о вас, очень расстроило меня; однако я глубоко убежден, что, приложив минимум внимания и хлопот, дело это можно уладить самое большее за неделю.

— Ох, генерал, если бы вы знали… — начал капитан.

— Того, что я знаю, вполне достаточно, чтобы решить, что делать, — перебил старый вояка. — Мне хорошо известно, что все ваши тревоги заключаются в том, что время от времени вам навстречу попадается невысокий человек в пальто и шапке, в красной сорочке и с лицом висельника. Он ходит за вами по пятам, выскакивает из темных переулков и доводит вас до лихорадки. Теперь, милейший, этим делом займусь я. Не пройдет и месяца, как я изловлю этого проходимца и собственными руками измолочу его в котлету или же привяжу к телеге и кнутом прогоню по всему городу.

— Будь вам известно то, что знаю я, — с мрачным волнением возразил Бартон, — вы бы говорили не так. Не думаете же вы, что я настолько слаб духом, чтобы поверить в невероятное без самых веских доказательств. Доказательства эти скрыты здесь, — он постучал кулаком по груди и нервно зашагал из конца в конец комнаты.

— Полно, полно, Бартон, — успокоил его гость. — Даю голову на отсечение, что в считанные дни я изловлю вашего призрака за шиворот и пересчитаю ему ребра.

Он продолжал разглагольствовать тем же развязным тоном, но вдруг запнулся на полуслове, увидев, как Бартон подошел к окну и внезапно отшатнулся, словно оглушенный тяжелым ударом. Лицо его побелело, как пепел, он вытянул руку в сторону улицы и, еле шевеля губами, пробормотал:

— Вон он! О небо! Вон он! Вон!

Генерал Монтегю, не раздумывая, вскочил на ноги, выглянул в в окно и увидел человека, вполне отвечавшего, насколько он успел второпях заметить, описанию призрака, который много дней на настойчиво преследовал его друга.

Человек стоял, облокотившись о перила, ограждающие площадь; при виде генерала он выпрямился и пошел прочь. Не дожидаясь, пока он исчезнет из виду, генерал схватил шляпу и трость и выскочил на улицу, твердо намереваясь догнать и примерно наказать таинственного наглеца.

Он огляделся — вокруг не было ни следа человека, которого он только что отчетливо видел собственными глазами. Запыхавшись, генерал забежал за ближайший угол, ожидая увидеть там удаляющегося незнакомца, но в переулке тоже никого не оказалось. Генерал бегал туда и обратно, от перекрестка к перекрестку, не зная, что предпринять, пока наконец любопытные взгляды и удивленный смех прохожих не вернули его к действительности. Он замедлил шаг, перестал угрожающе размахивать тростью, поправил шляпу не торопясь пошел обратно, в душе кипя от досады. В дверях он столкнулся с бледным, как смерть, Бартоном; тот дрожал всем телом. Оба молчали, но каждого из них обуревали собственные чувства. Наконец Бартон прошептал:

— Ну что, видели?

— Это… его… кого-то… того самого… да, видел, — в запальчивости ответил Монтегю, едва переводя дыхание. — Ну и что в этом толку? Парень как сквозь землю провалился. Я хотел его поймать, но он удрал, не успел я добежать до парадных дверей. Ну, да неважно; впредь буду проворнее. И, ей-богу, попадется он мне в другой раз, погуляет моя трость по его плечам.

Несмотря на все увещевания генерала Монтегю, Бартон тем не продолжал страдать от той же самой необъяснимой напасти: куда бы он ни отправился, всюду ему встречался тот же человек, опутавший его дьявольскими сетями; он брел за ним по пятам или попадался навстречу и в конце концов приобрел над несчастным капитан ом странную, чудовищную власть. Нигде, ни на минуту не находил он избавления от жуткого призрака, что преследовал его с дьявольской настойчивостью. С каждым днем капитан становился все угрюмее и подавленнее; в конце концов душевные муки, беспрерывно терзавшие его, начали так заметно сказываться на здоровье, что леди Рочдейл и генерал Монтегю уговорили его, без особого, впрочем, труда, отправиться в путешествие на континент, надеясь, что полная смена обстановки сумеет развеять нежелательные ассоциации; наиболее скептически настроенные из друзей полагали, что поездка, по край ней мере, не будет способствовать усугублению того, что они считали простым нервным расстройством.

Генерал Монтегю не расставался с убеждением, что таинственный незнакомец, из-за которого его будущий зять потерял покой, — отнюдь не плод его воображения, а вполне реальное существо из плоти и крови, вынашивающее какие-то низменные планы. Может быть, он замышляет убийство и потому ходит за несчастным капитаном по пятам.

Это предположение само по себе было малоприятно; однако, если бы генералу удалось убедить Бартона, что наваждение его имеет не сверхъестественную, как он привык думать, а вполне реальную природу, суеверный ужас перестал бы терзать капитана и здоровье его, душевное и телесное, быстро пошло бы на поправку.

Кроме того, убеждал он капитана, если от призрака можно просто убежать, сменив место обитания и обстановку, значит, он не имеет ничего общего с потусторонним миром.

Уступив настояниям друга, Бартон в сопровождении генерала Монтегю выехал из Дублина в Англию. Они быстро добрались на почтовых до Лондона, оттуда — до Дувра и с попутным ветром отплыли на пакетботе в Кале. С той минуты, как они отчалили от берегов Ирландии, надежды генерала на скорое исцеление Бартона возрастали день ото дня, ибо, к величайшей радости последнего, призрачные видения, те, что на родине все глубже затягивали капитана в пучину отчаяния, после отъезда не беспокоили его ни разу.

Наконец-то он избавился от наваждения, которое уже начал считать неизбежным условием своей жизни. В душе его воцарилось невыразимо сладкое чувство безмятежного спокойствия. В восторге от полного, как он считал, выздоровления он строил тысячи радужных планов на будущее, в которое до недавнего времени боялся даже заглядывать. Короче говоря, и капитан, и его спутник в душе поздравляли себя с окончанием кошмара, доставлявшего своей жертве невыносимые мучения.

Пакетбот причалил к Кале. Стоял чудесный солнечный день, и толпа зевак прогуливалась по молу, ожидая прибытия корабля, дабы поглазеть на вновь прибывших. Монтегю пробирался сквозь толпу в нескольких шагах впереди капитана, как вдруг какой-то невысокий человек тронул его за рукав и произнес, на провинциальный манер растягивая слова: