Владимир Границын - Линия Крови

Исподволь в думы молодого полковника стали проникать затейливые образы, причудливо смешиваться с недавними размышлениями – сознание Андрея подошло к зыбкой черте, отделяющей явь ото сна. Долго ли грезил граф, сказать трудно. В какой-то момент перед глазами остались лишь залитое лунным светом окно и тонкая фигурка женщины перед ним. Андрею было хорошо в этом, похожем на оцепенение, сне. Но постепенно до него дошло, что лежит он с открытыми глазами.

Сердце подпрыгнуло в груди. Сквозь нахлынувшее головокружение Андрей почувствовал, как печет кожу нательный крест - словно на грудь положили только что вытащенную из костра картошину. И еще он почувствовал, что задыхается.

- Кто ты? – сквозь тяжелое дыхание просипел он. – Чего ты хочешь?

Дурнота разом прошла. В голове прояснилось, дышать стало легче. Незнакомка рассмеялась приятным, легким, как звон колокольчика смехом. Вдоль позвоночника прокатилась теплая волна. Андрей решил, что, наверное, все-таки спит. А она произнесла с очаровательным акцентом:

- Жестокие родители не пожелать представить мне столь интересный гость. Приходится самой исправлять несправедливость судьбы. Меня зовут Влада. Влада Бранковяну, сестра Георга.

- Сестра? – проглотив комок, выдавил граф.

Голос прозвучал очень слабо.

- Брат обо мне тоже не рассказывать?

- Нет, - сипло отозвался Андрей.

Он откашлялся, хотел сказать что-то еще, да на полуслове замолк. Сел на кровати и подумал:

«Я сплю или схожу с ума?»

Гостья вновь рассмеялась.

- Нет, вы не спать. Все происходит на самом деле.

«Она что, читает мои мысли? Нет, это все-таки сон!»

- Нет, я не читать ваши мысли, - сквозь серебряный смех проговорила Влада. – Они отражаться на ваше лицо.

Андрей несколько секунд сидел, лихорадочно соображая как себя вести. Пробормотал:

- Давайте я оденусь, зажжем свет и… м-м… побеседуем толком.

- Неужели тебе мало света?

Андрей не ответил. Он, отчаянно смущаясь взора гостьи, натянул штаны и нащупал на столе, возле подсвечника, пластинку спичек. Чувствовал граф себя несколько странно, но уже ничему не удивлялся. Спичка, отломленная от фаланги себе подобных, вспыхнула с громким шипением. Андрей запалил одну за другой три свечи, отметив при этом, что руки совсем не дрожат. Повернулся.

И замер, очарованный.

Перед ним стояла прекраснейшая из женщин. Высокая – с него ростом, стройная – почти хрупкая, с правильными – античными – чертами лица… Разглядел ли черты лица он тогда, граф не помнил. Скорее всего, нет. Его магнитом затянули в себя горящие на матово-белом лице черные угли глаз. Крупные, полные жизни глаза с огромными – почти во всю радужную оболочку – зрачками.

Гипнотизировала ли она его в ту ночь? Конечно да. Но Андрей был уверен, что и безо всякого воздействия, не раздумывая, отдал бы за нее душу.

Алые, идеально очерченные губы на лишенном румянца лице изогнулись в улыбке. Влада произведенным эффектом была довольна.

Человек на церковном холме впился длинными, крепкими ногтями в окаменевшую кору мертвого тополя, возле которого он неподвижно стоял уже с полчаса.

- Влада, – беззвучно шептали его губы. – Влада. Они отобрали у меня тебя. Отобрали все. Но я им отомщу. Слышишь, Влада? Я им устрою…

Острые когти оставили на коре глубокие борозды. Темная фигура резко крутнулась вокруг своей оси и неожиданно взмыла в черное небо. Жуткий, завораживающий полет существа над вершинами деревьев издали был похож на парение странного дельтапланериста, использующего в качестве крыльев полы своего плаща.

Бабушка, глядя прямо Жанне в глаза, проговорила:

- Знает. Что нельзя ночью на улицу выходить…

Жанна отложила ложку, которой помешивала чай, и тихо спросила:

- А почему? Расскажи мне… пожалуйста.

Старуха долго молчала. Наконец, когда уже девушка решила, что ответа не дождется, начала говорить.

- Зло вернулось, - отрешенно глядя куда-то мимо Жанны, произнесла она. – Я девчонкой еще была, но помню… Не знаю, поверишь ли ты – мы и сами-то ведь уже забывать это начали, то ли было, а то ли и не было… - Мария Михайловна помолчала, потом выдала, будто сплеча рубанула: - Упыри это. Или – по-совремённому – вампиры.

Жанна рассмеялась.

- Да ну тебя, баб, я думала ты серьезно, а ты…

- А я серьезно, - поджала губы бабка. – И ты зря смеешься, я не дура.

- Прости, не обижайся. Но…

- А ты послушай, что я тебе расскажу, а потом будешь нокать. Ну? Слушаешь?

- Да.

- Так вот… Давно это было, я еще девчонкой была, - взгляд бабушки Маши снова стал отчужденным, будто сквозь стены она видела события своей молодости. – Здесь после революции творилось такое! Началось-то до революции еще, а может искони было… В общем жил здесь неподалеку от Зареченска один барин – граф В о ронов. В селе Дмитриевском дом их барский стоял - да говорят и до сих пор еще вроде как цел…

- В Дмитриевском?! – встрепенулась Жанна.

- Да. А что?

- Нет-нет, ничего… - девушка качнула головой. – Продолжай.

- Да… так вот, барин этот, граф, кровь людскую пил. Да не в переносном смысле, как принято говорить, а в самом, что ни на есть прямом. Много крестьян в округе по ночам пропадало. Рассказывали, что графу этому уж больше ста лет было… уж не знаю, правду ли говорили. Боялись его – жуть. Детей пугали… Да кровь он пил не один, а вместе с барыней. Барыню-то ту все и ненавидели, говорили в народе, что это она на графа-то порчу навела. Ну, законов в те времена в наших краях не было, их и щас, можно сказать… Н-да. Боялись и терпели. А как революция-то случилась, так осмелели. Комиссар тут приехал, с солдатами. В общем, сожгли ихо логово. Комиссар-то думал, что из классовой ненависти, - бабка усмехнулась. – Да суку эту – графиню – прежде чем сжечь на свет божий вытащили. Кол ей осиновый в сердце забили, голову отрубили. Да потом и башку и тулово в огонь бросили, да… А граф-то ушел. Говорят, подземный ход был у них. Из поместья – прямо в церковь.

- Подожди, - не утерпела Жанна. - Как же вампиры в церковь могут?

- А вот так! Церковь ту они давно для своих целей приспособили. Осквернили и обряды свои мерзкие там проводили. И священник местный с ними был заодно… Короче – убежал он. Вот тогда-то все и началось…

Мария Михайловна сокрушенно покачала головой.

- Что здесь творилось! Ни в одном фильме ужасов такого не увидишь. По ночам люди десятками пропадали. А потом сами становились упырями… У графа в подчинении их несколько сот было, если не тысяча. Город вымер. Кто в живых оставался – убегали, куда только могли. А кому бежать было некуда - только Бога молили. Я хорошо помню, как мы с мамой ночи напролет в углу сидели под иконами; с крестами в руках. Мама все молитвы шептала. А они воют за окошком: «пусти нас, человек. Пусти нас».