Уильям Ходжсон - Ночная Земля

Целых шесть часов мы перекатывали деревья к берегу, после чего я начал привязывать молодые деревца поверх толстых. Среднее же бревно я оставил самым длинным, чтобы нос нашего плота напоминал нос корабля. Чтобы поперечины удерживали большие стволы, я обвязал веревками каждое их пересечение.

И весь тот день я был занят работой; наконец Наани велела мне прекратить, ибо, часто наклоняясь, я мог разбередить свои раны.

И я послушал ее, однако, отдохнув, вновь приступил к делу, и все шло ко благу.

На утро шестнадцатого дня, проведенного нами на острове, я закончил привязывать поперечины к плоту, поставил две опоры для весел, чтобы мы могли грести стоя, а потом мы собрали снаряжение и перешли на плот.

Прихватив шест, которым воспользовалась Дева, спасая меня, я отвязал лямки с первого плота и вернул их на прежнее место. Панцирь мы на всякий случай привязали к плоту, но Дискос как всегда был у меня на поясе. Наконец мы были готовы оставить свое убежище, избавившее нас от скорби и познакомившее с истинным счастьем.

Наани взяла меня за руку и постояла немного, глядя на ложе из мягких трав, которое сделала для меня, когда я был близок к смерти, поцеловала меня с любовью и со слезами в глазах, а я ласково обнял ее, и мы ступили на плот.

Шел десятый час того дня, в который мы взошли на плот; весла легко вздымались в устроенных мной опорах, и мы продвигались вперед без особых усилий. Дева стояла у передней лопасти, а я у задней, и мы налегали на весла. Плот набрал хорошую скорость, сомневаюсь, чтобы мы могли превысить ее на твердой земле.

На двенадцатом часу мы остановились, ели и пили и продолжили путь без особых трудов, только чуть переступая у весел; проходили часы, а мы все говорили друг с другом, и Дева то и дело поглядывала на меня с любовью, складывала губки бантиком, чтобы поддразнить меня, но самым милым образом трясла головкой, если я бросал свое весло и направлялся к ней.

Когда настал семнадцатый час того дня, мы подняли весла, Дева разложила плащ, служивший нашей постелью; потом мы ели и пили и крепко уснули за какое-то мгновение.

Через восемь добрых часов мы одновременно пробудились и не сразу сообразили, где находимся. Однако все было в порядке, и беда не приблизилась к нам во сне. Конечно, мы были счастливы — потому что снова видели друг друга. Мы поцеловались, умылись в морской воде и приступили к еде. Закончив трапезу, вновь взялись за весла и весь день продвигались вдоль берега в мире и довольстве.

Морское путешествие заняло четыре добрых дня по двадцать четыре часа, мы не слишком утомляли себя — ведь мне нужно было вернуть силы. За все это время с нами ничего особенного не случилось, только однажды мы видели, как огромный зверь выбрался из моря на берег, ел и валялся на траве. Однако это произошло слишком далеко от нас. Эта тварь не вселяла в нас ужаса; мы только радовались тому, что находимся далеко от нее; этим я хочу сказать, что мы имели дело с животным, и близость нежити не беспокоила наши души. То же ощущали мы, встречая прочих обитателей той страны; мир сей воистину напоминал мир первобытной земли, исчезнувший за далью времен. Правду говорит старая поговорка: крайности действительно сходятся, хотя положение это вовсе не очевидно. Однако оно подытоживает все, что мы знаем о Первых Днях нашего мира, и о Последних, описанных в моем повествовании. Ибо Мир, прятавшийся в недрах земли перед Концом Времен, населяли животные, достаточно похожие на тех, что жили при их начале. Впрочем, быть может, это лишь кажется мне; ведь существует Духовная Сила, властвующая над всеми обстоятельствами. Тем не менее, она всегда остается вне мира — так, во всяком случае, полагает мой разум.

Однако многое — а возможно и все — зависит и от обстоятельств, и от условий. Тем не менее, каждому существу присуща своя внутренняя сила, которую могут исказить скверное воспитание и порочные плотские связи — ведь мерзкие Чудовища Ночной Земли были потомками и людей, и зверей. Впрочем, скрещивание не всегда дает чудовищные плоды, но чаще всего остается бесплодным. Итак, каждому существу присуща своя внутренняя сила, таинственным образом определяющая его природу. И если вам нужен пример, я назову Человеческий Дух… вне зависимости от того, считаете ли вы его причиной Жизни или только результатом воздействия природных условий, там, где обитает сей Дух, есть и человек. И не следует думать, что человек представляет собой нечто постоянное; иногда, не слишком отличаясь от нас с вами по виду, он бывает совершенно неразвит в высоких материях, потому что не испытывал потребности в них. Однако высшие потребности человеческого духа возвышают и плоть, которая, в свой черед — и в наши времена и в том далеком будущем, о котором я повествую, — воздействует на дух. Однако никакое развитие никогда не сделает из человека нечто иное: у всего есть предел, а в особенности у человека. Впрочем, мне кажется, что линия развития человека соединяет две точки, не слишком далеко отстоящие друг от друга.

Да, человек может быстро перенестись из одного места в другое и столь же быстро вернуться обратно, а завтра сможет сделать это еще быстрее, однако если мне возьмутся доказывать, что Человек некогда был рыбой, я не поверю. Я не могу согласиться с тем, что человек был настоящей рыбой и настолько изменил собственную природу. Если он как-то изменялся в процессе эволюции, то только приспосабливаясь к новым условиям, во всем сохраняя в себе человека. Надо еще доказать, что человек мог утратить свое нынешнее обличье и приобрести чудовищный вид. Впрочем, я готов к любому спору, и разум мой открыт для любых аргументов, однако соглашусь лишь с той точкой зрения, которую одобрит мой собственный разум.

Надеюсь, вам ясно, что речь идет не о том, что будет после смерти, я говорю о нашей нынешней жизни. Как знать, насколько человек способен приблизиться к Красоте, а я жду чуда: воскресения и продолжения своего бытия в том радостном мире, который иногда и лишь издали приоткрывается нам с вами, когда в истинной святости мы стоим рядом — Любимая и Любимый.

Теперь я вновь продолжу свою повесть, завершив это отступление от темы, потребовавшее объяснения, потому что корнями оно уходит в мою собственную историю.

Кроме морского зверя нам удалось увидеть с воды и другие удивительные вещи; посреди моря поднималась огромная огненная гора, возле которой нам пришлось плыть, здесь море кипело, но не повсюду, и целых двадцать великих струй взмывало на чудовищную высоту; вода у плота ревела, невзирая на разделявший нас простор, а у подножия огненной горы она гулко бурлила, словно бы там со дна повсюду вырывались газы; великие силы бушевали в недрах этой страны. И, миновав ее, мы долго еще оглядывались на могучую гору.