Кирилл Партыка - Подземелье

— Я думаю, и в самом человеке, и вообще в мире… Раньше ведь все было ясно: бога нет, душа — выдумки, материя первична. Сплошной диалектический материализм. А сейчас все перемешалось. Мне иногда кажется, может, все-таки есть у человека душа? И если она черная, больная… Короче, ликантропия — это научный факт: человек постепенно превращается…

— В кундигу?

— Ну, не знаю. Здесь его так называют. В других местах — по-другому… Теперь представь. Что если две наши версии взять и объединить? Не либо — завуч, либо — медведь, а суть одно и то же. Как в здешней легенде — взялась же она откуда-то!

Тогда случай с геологом не загадка. Более того, и Матюхин из общей цепи не выпадает.

— Каким же образом?

— Он, похоже, еще по следам заподозрил, что к чему. Прямо-то не говорил — и так чокнутым алкашом считали. Но мне намекал. Его и убрали.

— Кто убрал?

— Ну, положим… кундига. Вспомни, Хромов видел на пустыре завуча.

— И откуда же эта твоя кундига узнала, что Матюхин такой догадливый?

— Он не мне одному рассказывал. Как минимум, еще вашему оперу, Костьке. А, может, и вообще по поселку трепал. Ты же сам говорил: здесь в одном конце дунь — на другом знают!

— Но про завуча он ничего трепать не мог. Как следы с завучем свяжешь? Так зачем его убирать?

— А нам известно, до чего он докопался? Человек бывалый, всё и вся здесь знал.

Но главное не в этом. Я думаю, он поверил. А если поверить, докопаться не так уж сложно.

Логинов потряс головой и, будто приходя в себя, ошалело спросил:

— Ты что это, всерьез про оборотня толкуешь?

— Тебе словечко обязательно надо подобрать, ярлычок навесить? Оборотень, кундига, ликантроп!.. Не человек, вот и все.

Логинов долго смотрел на Репина, и на его скулах то вздувались, то опадали желваки. Потом Николай плюхнулся на свое место и захохотал. Он упал грудью на стол, колотя по крышке ладонями, резко откинулся назад, и от его бурных телодвижений ветхий стул затрещал.

— Пошел ты!.. — еле выдавил Логинов сквозь смех. — А я уши развесил, думал, он что дельное скажет… а он!.. Ты где про этих глюкандропов набрался?! В газетках вычитал? Там тебе напишут! Там такое напишут!.. Научный, блин, факт! Вы в области все такие долбанутые?!

— Чего ты ржешь? — Сергей пожалел, что распустил язык.

— С вами бы не заплакать! Тут из прокуратуры один приезжал… Пацаны из конюшни лошадей взяли и три дня катались. Так он на пацанов дело возбудил… — Николай давился от смеха, — за угон автотранспорта. Районный прокурор как увидел, петухом закричал!

И, помотав головой, закончил:

— Хорош ежом жопу подтирать! Разберемся мы со всей этой хреновиной, не переживай. Первый раз, что ли? Жрать я хочу, с утра не жрамши с такой работой.

Поехали ко мне, обедом накормлю. Смехотворец!

От обеда Сергей отказался, но тут же выцыганил у Николая две бутылки водки из его заначки.

— Опять интервью давать собрался? Я ее, козу, под конвоем отсюда выдворю, — проворчал Николай, отпирая нижнюю секцию сейфа. — В отделе-то появишься?

— Там видно будет. — Сергей многозначительно подмигнул своему благодетелю.

Прежде чем уйти, он позвонил в аэропорт и поинтересовался расписанием полетов.

Выяснилось, что с расписанием худо, а проще сказать, самолеты пока вообще не летают — раскисло взлетное поле. На вопрос, когда же восстановится воздушное сообщение, сиплый мужской голос на том конце провода ответствовал с незатейливой простотой: а хуй его знает!

Сергей вышел на улицу. Над поселком висела все та же туманная морось, в которой тонули очертания ближних строений. Воздух почему-то отдавал противной химической вонью.

Он шагал, придерживая полы расстегнутой куртки, чтоб не высовывались наружу бутылочные горлышки. Пустынная улица ныряла в сырую муть, стелилась метрами слякоти и тоски, будто вела куда-то к черту в зубы, в выморочную бесконечность.

В никуда.

Дома Сергей, чтоб не сатанеть от ватной тишины, включил телевизор. Спутниковой антенной хозяева квартиры не обзавелись, прием оказался неважным. Сквозь помехи шла какая-то забубенная веселуха: пели и плясали мужики, переодетые бабами; полуголые девицы под «фанеру» трясли и виляли «стратегическими» местами; лилось рекой пиво, и бабочками порхали прокладки.

Он переключил программу. Какие-то люди пытались выиграть деньги у телеведущей и при этом поедом жрали друг друга.

На следующей кнопке что-то привычно взрывалось и шла пальба. Потом киношная перестрелка сменилась хроникой: падали под откос поезда, бушевали пожары, топили наводнения, крушили все на своем пути тайфуны и слизывали сушу цунами.

Международные террористы… Точечные удары… Урегулирование… Саммит… Разбился «Ту-154»… Лореаль — ведь вы этого достойны!

На четвертой кнопке царило шипящее ничто.

В голове у Сергея вертелось мудреное слово, начинающееся на букву «а», которым, как ему казалось, можно было обозвать всю эту вакханалию. Но слово не вспоминалось, вместо него в памяти всплывали почему-то болезнь эпилепсия и полузабытые «клипсы».

Сергей выключил «ящик». Хорошая штука выключатель. Неплохо бы заиметь такой, которым можно вырубить всё, к чертям собачьим, раз и навсегда. Пусть потом хоть конец света, хоть этот… эта, как ее… апокалепсия. Кстати, имелось такое приспособление.

Сергей ощупал под мышкой пустую кобуру и вдруг со злостью подумал: «Хрен вам! Я не телевизор, который сам по таймеру выключается!» А «пушку» у Логинова пора забрать. Может, и пригодится.

Сергей подошел к столу, свернул с бутылки рифленую пробку, плеснул в стакан. «…Жрать водку среди бела дня?!» Не новое это было для него занятие. И раньше выпивалось под завязку, без оглядки на время, место и прочие обстоятельства. Хотя «автопилоты» и блевотина с желчью — это уже стало случаться потом.

Первую бутылку он откупорил в дворовой беседке, под одобрительными взглядами старших парней. Сколько тогда ему было, лет пятнадцать-шестнадцать? Одурев от дешевого вина, боялся идти домой и прошлялся по улице далеко за полночь. Очень даже глупо поступил, ибо поздний приход обострил внимание «предков», отец унюхал и отвесил плюх.

В армии, чтоб скоротать постылые дни, пили все, что попадалось под руку: брагу, добытую в соседнем селе на животноводческой ферме настойку элеутерококка, одеколон, «тормозуху» и даже клей, очищенный при помощи поваренной соли. От муравьиного спирта двое без пяти минут дембелей ослепли. Один загнулся от стеклоочистителя. По пьянке «старики» надумали воспитать «молодого», отвели на подсобное хозяйство и ввалили звездюлей, да переусердствовали. «Молодой» угодил в госпиталь, а «воспитатели» в дисбат.

В милицейской школе тоже попивали — дай Бог! Получив лейтенантские погоны, обмывали их дней десять. Тогда его впервые хватанул жуткий кондрат, и с перепугу пришлось на время завязать с этим занятием.