Мария Барышева - Увидеть лицо

— У тебя, надеюсь, сегодня выходной?

— Да, — Виталий спустил девочку на пол, но руки не отпустил, чтобы та не ринуласьтаки к щенкам. Мэй, конечно, ее не укусит, но напугать напугает — в этом она была большая мастерица.

— Тогда может свозишь нас с Дашкой на наше озеро. Помнишь, где ирисы росли… Пикничок устроим маленький… Сегодня тепло.

— Ну конечно, — он улыбнулся. — С удовольствием.

Неожиданно на его лицо набежала тень — Виталий почувствовал странную, глухую тревогу. Следом на мгновение накатили непонятные отчаянье и боль, но тотчас исчезли, и он даже не успел понять, были ли они на самом деле.

— Ты чего? — спросила сестра. Он посмотрел на нее, потом покачал головой.

— Да нет, ничего. Просто… иногда бывают всякие странные мысли… впрочем, это бывает у всех.

— Жениться тебе надо, вот что! — авторитетно заявила Даша. Виталий усмехнулся.

— И, конечно же, на комто из твоих подруг?

— Не обольщайся — я и близко к своим подругам не подпущу такого циника, как ты!

Они наскоро позавтракали. Галя, жуя бутерброды, настойчиво выспрашивала, почему у папы и дяди Виталия растут на груди волосы, а у нее нет? Казалось, ее этот факт страшно удручал. По телевизору шли новости — передавали репортаж из Чечни, где был ликвидирован очередной бесчисленный особо опасный боевик, и Даша, поспешно схватив пульт, переключила канал.

— Показывают с утра ужасы всякие! — сказала она. — Я не устаю радоваться тому, как хорошо, что ни тебе, ни Андрею не довелось побывать в этом кошмаре!

Наливая себе чай, он рассеянно кивнул.

Машину Виталий вчера не отогнал в гараж, и она стояла недалеко от подъезда, сверкая под солнцем полированными боками. Галя с Бэком бежали впереди, играя в догонялки, причем Бэк явно жульничал, намеренно поддаваясь. Виталий и Даша шли неторопливо, болтая о разных пустяках, — в теплый солнечный день не хотелось говорить ни о чем серьезном.

Дорогу им заступила встрепанная смешная девушка в джинсовом костюме и огромных, почти на поллица солнечных очках, делавших ее похожей на запыхавшуюся от бесчисленных дел стрекозу. В руке она держала диктофон.

— Извините, я провожу от газеты блицопрос! Скажи-те, вы считаете, что ваша жизнь удалась?

— Вполне, — с усмешкой отозвался Виталий, чуть замедляя шаг. Девушка заспешила рядом, размахивая диктофоном.

— Как повашему, вы достигли всего, чего хотели?

— Возможно. Хотя, может быть, я еще не осознал всего, что я хочу.

— Значит, можно сказать, что вы считаете себя человеком счастливым?

— Думаю, да, — он почувствовал, как пальцы Даши легли на его плечо, и взглянул на нее — она улыбалась теплой, солнечной улыбкой. Ощутив прилив нежности, он приобнял ее за плечи, потом прищурившись, посмотрел туда, где Галя помахивала перед мордой Бэка своим пушистым, истошно кукарекающим цыпленком.

— И вы не хотели бы поменять эту жизнь на какуюто другую?

— Нет, — Виталий снова усмехнулся, — другая жизнь мне не нужна! С меня вполне достаточно этой.

— Большое спасибо.

— Большое пожалуйста, — отозвался он и подошел к машине. Открыл дверцы, не глядя на девушку, которая осталась стоять позади, все так же держа диктофон в вытянутой руке. Несколько секунд она смотрела вслед отъезжающему джипу, потом щелкнула кнопкой диктофона и сняла очки. Солнце засияло в ее светлых довольных глазах.

— Сладких снов, Виталий, — негромко сказала она.

Марина открыла глаза и тотчас же зажмурилась от яркого света, успев осознать две вещи — во-первых, ей очень холодно, вовторых, она с согнутыми ногами лежит на чем-то твердом и очень неудобном, больно давящим на позвоночник. Где-то рядом, над ней раздалось громкое звяканье, и она знала, что это звенит связка ключей с брелоками. Она была уверена в этом.

Марина дернулась, но что-то надежно держало ее руки и ноги. Тогда, постукивая зубами от холода, она приоткрыла глаза и увидела над собой сверкающий зеркальный потолок. Она, совершенно голая, лежала в старой, сильно обшарпанной, очень знакомой ванне. Конечно — разве не такая стояла дома у Норматовых — большая чугунная ванна на ножках, вся в ржавых потеках и пятнах. Ее руки, заведенные высоко над головой, так что груди стояли торчком, были к чему-то привязаны, от ног тянулись веревки к ржавой трубе полотенцесушителя. Марина испуганно пискнула, потом, щурясь, повернула голову, успев заметить, как ее зеркальный, распростертый, дрожащий двойник на потолке сделал то же самое.

Рядом с ванной стояла Шахноза Норматова — такая, какой она ее видела за несколько недель до смерти, — высокая, высохшая, морщинистая, с темным, словно неумытым лицом и запавшими глазами под тонкими дряблыми веками. Седые волосы были заплетены в длинную жидкую косу. На старухе было длинное потертое цветастое платье — нелепое и уродливое — казалось, та надела на себя разрисованный блеклыми цветами мешок. Норматова мелко тряслась всем телом, и ее лязгающие желтые зубы выглядели очень длинными. Связка ключей позвякивала на длинном костистом пальце. Запах лекарств и старости наполнил ванную.

Марина завизжала, дергаясь изо всех сил, и Шахноза, усмехаясь одной стороной рта, протянула руку с ключами и позвенела ими над Рощиной, точно мамаша погремушкой над капризничающим младенцем, потом что-то угрожающе забормотала на непонятном языке.

— Отпусти меня! — закричала Марина, мотнула головой и больно стукнулась затылком о чугунную стенку. — Сумасшедшая вонючая бабка!

— Змея, мерзкий выродок! — прошипела Норматова, продолжая звенеть ключами. — Ты украла ключи у моей племянницы! Воровка!

— Я их потом вернула! Мы просто хотели поиграть!

— Это ты хотела поиграть! И из-за тебя Дилярам не пришла домой вовремя, а она всегда должна приходить домой вовремя и подавать мне еду! В нашем роду испокон веку уважали старость и в нашем роду никогда не было непослушных женщин! Я всегда запрещала Дилярам водиться с тобой, потому что ты — избалованная, бессердечная, мерзкая девчонка! Твоему отцу следовало бы бить тебя каждый день, чтобы воспитать нужным образом и научить подчиняться словам старших! Но если твой отец не мужчина, а квохчущая курица, я сама накажу тебя как следует!

Шахноза нагнулась и с усилием подняла большую тяжелую кастрюлю, в которой что-то шевелилось. Кряхтя, поставила ее на бортик ванны, потом наклонила, и на Марину дождем посыпались большие, с кулак, размахивающие лапками, мохнатые черные пауки. Рощина завопила так, что казалось, у нее вот-вот разорвутся легкие, и забилась, хрустя суставами вывернутых рук и ног. Пауки мельтешили по ее голому телу — одни бегали быстро, другие вышагивали неторопливо, исследуя каждый сантиметр кожи. Зажмурившись от ужаса, Марина чувствовала их отвратительные щекочущие прикосновения, бесчисленные лапки бегали по ее закрытым глазам, лезли в открытый кричащий рот и копошились там, лезли внутрь — все глубже и глубже, и она начала задыхаться, крик превратился в жалкое хрипенье. Тело горело огнем от десятка укусов, и новые и новые пауки все сыпались и сыпались в ванну, словно кастрюля Норматовой была бездонной. Насекомые покрыли Марину густой шевелящейся волной, утопили ее под собой, и наружу выглядывали только ее все еще слабо подергивающиеся ноги.