Светлана Крушина - Тьма... и ее объятья

Я выбрался — почти что выпал, — из машины, и остановился, не в силах сделать и шага. Передо мной был дом, в котором я прожил пятнадцать лет, родной до последнего кирпичика, до последней дощечки, и, тем не менее, я никак не мог узнать его. В глазах у меня рябило от переплетения ярких желто-черных лент, беспорядочно, как мне показалось, наклеенных на двери и почему-то на окна. Кристиан вышел из машины вслед за мной, молча взял меня под руку и повел за собой к крыльцу. Он обращался со мной как с больным, или немощным стариком. Я решительно вырвал у него руку и дальше пошел сам, стараясь ступать твердо. Ног я все еще не чувствовал; точнее, чувствовал, но как бы не в полной мере.

Остановившись на крыльце, Кристиан уверенно, словно имел на то полное право, начал срывать липкие ленты. Потом, порывшись в кармане пальто, вынул ключи и отпер дверь. Я удивился. Откуда у него ключи от нашего дома? Впрочем, отец мог дать ему их. Но это был не самый загадочный вопрос. Я помнил, что убийцы дверь вышибли, так как ее теперь можно было запереть на замок? Или все-таки не вышибли? Я уже ни в чем не был уверен.

Видя, что я снова застыл, Кристиан втолкнул меня в дом. Кто бы и что бы ни сотворил с дверью, в доме ничего тронуто не было. Пол был засыпан осколками стекла. Когда я сделал маленький шажок вперед, — скорее покачнулся, чем шагнул, — они омерзительно заскрипели под ботинками. У меня даже челюсти свело. Я оглянулся на Кристиана. Тот стоял с застывшим лицом и осматривался по сторонам. Перехватил мой взгляд, но не сказал ничего. Ах да, спохватился я, он, должно быть, видел уже все это, когда приезжал за вещами. Теперь разгром не должен был произвести на него такого ошеломляющего впечатления, какое произвел на меня.

Я медленно, сжимая зубы каждый раз, когда из-под ног раздавался стеклянный хруст, прошел в гостиную. Вот этого я еще не видел. Погром тут был полный. Тот, кто учинил его, нимало не заботился о сохранности вещей. Я оглядел разбросанные по полу, искалеченные книги, сброшенные с полок; вывернутые, выпотрошенные внутренности шкафа; разрезанную на полосы обивку дивана и кресел; разбитую аппаратуру, сорванные шторы (а они-то чем помешали)? Похоже, что бардак этот обусловлен не только активными поисками, а еще и злостью. Кто-то вымещал на вещах свою ярость. Да… Пожалуй, трудно будет определить, что именно пропало, в таком разгроме, даже если бы у меня и возникло подобное желание.

У отца был отдельный кабинет, но работал он там редко, предпочитая устраиваться в гостиной. Его ничуть не смущало, если я одновременно с ним садился смотреть телевизор. Он настолько погружался в работу, что полностью переставал замечать вещи, окружающие его, и бубнеж телевизора воспринимал как приятный расслабляющий фон. Во всяком случае, так он говорил мне, когда я интересовался, как у него вообще получается сосредоточиться. А поскольку отец любил работать в гостиной, здесь тоже был компьютер, соединенный сетью с другим, находящимся в кабинете. Чистой воды пижонство, но отцу так нравилось.

Еще от дверей я заметил, что и компьютер пострадал, как и остальная техника. Монитор был разбит, а системный блок раскурочен. Подойдя ближе, я понял, что он не то чтобы разломан, просто из него вытащили жесткий диск. И, надо думать, унесли с собой. Из стойки для дисков исчезли все диски до единого, даже те, на которые по определению не могла быть записана информация, кроме той, что уже имелась на них — музыка или игры. Мне подумалось, что другие два компьютера: в кабинете отца и в моей спальне, — пребывают в таком же прискорбном состоянии.

— М-да, — проговорил Кристиан, зачем-то заглядывая внутрь системника. — По-видимому, они унесли все, до чего смогли дотянуться. Дискеты, диски, «винчестер»… На чем еще твой отец хранил информацию?

Я пожал плечами. Может быть, отец пользовался «флэшками», но я этого никогда не видел.

— Были у него какие-нибудь тайники?

— Не знаю, — беспомощно ответил я.

— Жаль. Потому что теперь мы узнаем вряд ли. А я бы очень хотел отыскать то, что он так рьяно прятал.

— Думаешь, он что-то прятал?

— Ну разумеется. Не хранил же он важные вещи на виду. Иначе, они давно попали бы в руки его убийц. И не было бы нужды громить и его рабочий кабинет.

— Может быть, они сделали это для отвода глаз?

Кристиан на минуту задумался.

— Возможно. Хотя вряд ли. Пойдем, взглянем на другие комнаты.

Везде творилось то же самое, что и в гостиной. Самую живописную картину мы увидели в кухне, где нас встретили распахнутые дверцы навесных шкафчиков и рассыпанное вперемешку на полу их содержимое: спагетти, крупы, сахар, кофе, чай. Полюбовавшись на сие безумное кулинарное произведение искусства, мы отправились наверх.

Прошло не менее двух минут, прежде чем я смог заставить себя ступить на первую ступеньку лестницы. На полу, у основания ее, мелом была очерчена фигура, совсем как в боевиках, обозначавшая положение лежавшего здесь тела. Кровь уже была убрана, но я, глядя на эти меловые линии, замер, все тело мое оцепенело, а в голове словно ударили в огромный колокол, даже уши заболели.

— Не смотри, — зашипел Кристиан, хватая меня за плечи и встряхивая. — Не смотри!

Поняв, что сам ни за что не отведу взгляда, он силой заставил меня отвернуться и затащил на лестницу. Хорошо, что не надавал оплеух, чтобы я пришел в себя. Впрочем, это было бы сейчас только кстати. Я задыхался и снова был близок к истерике.

— Возьми себя в руки! — непривычно жестким тоном велел Кристиан. Никогда еще он не говорил со мной так резко. — Ты — парень, а не истеричная девчонка. Ну же!

Подействовало это ничуть не хуже оплеухи. Я коротко всхлипнул, сжал кулаки, и через минуту был уже более или менее в порядке. Кристиан, пристально наблюдающий за мной, удовлетворенно кивнул.

— Так-то лучше. Сможешь дальше идти сам?

— Конечно…

Наверху все было то же самое: яростный всесокрушающий вихрь, прошедшийся по коридору и комнатам. Я все силился представить, сколько времени и трудов было положено (если только слово «труд» приложимо к действию разрушения), чтобы поставить абсолютно все с ног на голову, при этом многое разбив и испортив.

Яростный вихрь не обошел и мою комнату. Вся моя одежда была выкинута из шкафа, ящики стола выворочены, в том числе и запертый, ключ от которого я носил обычно при себе. Впрочем, кольцо с ключами как раз должно было лежать где-то в комнате, с собой я его не прихватил. Диски и видеокассеты исчезли, компьютер в таком же прискорбном состоянии, как и те, что стояли внизу. Осматривая разбитые, испорченные вещи, я почувствовал растерянность. Несмотря на виденный уже мною разгром, я почему-то был уверен, что в моей комнате все осталось по-прежнему.