Мария Семёнова - Джокер

Щедро, от души — деревянной лопаточкой из глиняного горшка. Слизь пенилась, пузырилась, исходила вонью и… быстро застывала, как гипс.

Когда незатронутыми остались только глаза, Оксана перестала намазывать и низким распевным голосом завела:

Под эту дивную музыку колтун на голове у Краева окончательно схватился. Череп стиснуло с неистовой силой, стало понятно, как чувствовали себя жертвы отцов-инквизиторов, когда им зажимали головы в специально разработанные тиски.

— Выходь, — без передыху направили его вон из баньки, босого, в чем мама родила, заставили взглянуть на дно колодца. — А ну, на колени!

Так называемый колодец представлял собой глубокую яму с жижей на дне. Причем, судя по чавкающей грязи под коленями, вырыли ямину совсем недавно.

«Сейчас башку рубить будут…» — с беспредельным облегчением решил Олег, однако вместо ножа по шее ему приложились опять же по голове — чем-то тупым, зато весьма с душой. Так, что бетонная короста хрустнула, как яичная скорлупа, и кусками осыпалась в жижу на дно колодца. Осыпалась, кстати, вместе с волосами — да фиг-то с ними, слава Богу, что не с ушами…

«…А хотя бы и с ушами», — изумлённо осознал он спустя ещё миг. Ибо дело определённо того стоило. Боль ушла, и чувствовалось — насовсем. Краев робко прислушался к себе, начиная понимать, что всё же не умер, и не решаясь как следует поверить проснувшемуся желанию жить.

— На дне хворь твоя, — ожгла его взглядом Оксана. — Ладнее закопаешь — счастливей проживёшь. Уразумел?

То ли улыбнулась, то ли оскалилась, вымотанная тяжёлой работой… Повернулась и пошла прочь, не дожидаясь ответа, крепкая, широкобёдрая, мать, возлюбленная, жена… Не какая-нибудь бледная немочь с подиума, жертва голодного обморока. Настоящая женщина…

— Спасибо, — просипел Краев уже ей в спину и так и не понял, услышала ли она. Наверное, не ждала благодарности…

Лопаты, кстати, никто ему не дал. Осмотревшись, Олег понял, что так было надо по правилам древнего культа, и, не поднимаясь с колен, принялся закапывать свою болезнь прямо ладонями. На него ещё накатывала тошнотворная слабость, но она не имела никакого значения. Сейчас он был готов с удовольствием затрамбовывать «злокачественную неоперабельную» не то что в мягкий грунт — валунами её заваливать, проклятую, чтобы не вернулась… Засыпал с горкой, долго топтал ногами, поискал осиновый кол, не нашёл и приволок с озёрного берега увесистый, еле-еле поднять, валунок…

Он как раз устанавливал его на «могиле», когда из лесу появился блаженный. С просветлением на одухотворённом лице и с пластиковыми пакетами в обеих руках.

— Ну что, никак управился, паря? — деловито спросил он у голого и грязного Краева и похвалил: — Молодец. А я, вишь, боровичков подсобрал, что, думаю, зря время терять… Ну всё, хватай одёжку, домой пора. А то, смотри, кое-кто нам не рад…

Краев сощурился против солнца и на другом берегу озера увидел троих всадников. Всадники в полной мере соответствовали домотканой рубахе здешней ипостаси Оксаны — в бронях, с копьями, при щитах и мечах… и, что характерно, ничуть не походили на ряженых ролевиков.

Спустя несколько секунд Краев осознал, что вполне отчётливо различает их без всяких очков — это на таком-то расстоянии? Ну, чудеса…

Впрочем, со вкусом поудивляться было некогда. Олег кинулся сперва в предбанник, потом, на ходу впрыгивая в одежду, — следом за блаженным, успевшим уйти довольно далеко вперёд. Вместе они нырнули в мышиную полутьму знакомой сараюшки, а когда снова вышли на свежий воздух, окружающий мир вернулся к прежнему состоянию. Родная вонючая бузина, привычная российская разруха…

— А скажи мне, Никита, — вздохнул полной грудью Краев, — ведь мы с тобой… мы были с тобой сейчас…

Писатель, писатель, а слов форменным образом не хватало.

— Э, мил человек, больно прыткий ты, — усмехнулся блаженный. — Привык в своих книжках-то мечтать. Никуда мы с тобой особо не уходили, так, одним глазком за край заглянули. На-кось, боровичков возьми… — И Никита щедро отдал ему один пакет. — С лучком пожаришь, с картохой. Теперь можешь и под водочку… «Кристалл» только не пей. Гадость, по себе знаю.

— Спасибо, — взял подарок Краев, и горло вдруг перехватило. — За всё… спасибо тебе…

— Это ты не ко мне, — хитро подмигнул блаженный и отдал сотовый телефон, про который Олег успел прочно забыть. — Это ты ей вот скажи. Сотри, дурень, пока в самом деле не улетело, испугается же… Эх, скинуть бы мне годков пятьсот!.. Ну, желанный, стал быть, пока. Чую, скоро ещё свидимся. Бывай.

И, не переходя мост, он стал забирать вправо, в обход, куда-то но своему берегу. Тому самому, обрывистому, песчаному, пропитанному медово-сливочным солнцем.

— Бывай, — в спину ему уже сказал Олег. В два шага пересёк мост, расправил плечи и… для начала действительно стёр «посмертные» сообщения, а потом не удержался, позвонил Оксане. И, невзирая на бьющее в глаза отсутствие сетевого покрытия, услышал её голос. Один в один как тот, в истомном мареве бани…

На службе Оксану ждал сюрприз: экстренный звонок из лесного гнездилища ФСБ. С категорическим приказом немедленно явиться пред светлы очи аж самого начальника УФСБ.

— Оксана Викторовна, я подвезу, — тяжело вздохнул Забелин. — У меня и у самого там кое-какие дела…

На самом деле он, наверное, думал: вот чёрт дал подчинённую, с такой, пожалуй, соскучишься. Небось не каждого опера вызывают напрямую к Самому. С такой подчинённой лучше ехать лично, держать ушки на макушке и быть полностью в курсе…

Пока «Нива» вперевалочку одолевала грейдер, нашлось время для разговора о служебных делах.

— Новый компромат. — поделился Николай Ильич. — Свеженький, тёпленький, только что получили.

— На Колякина, — немедленно угадала Оксана.

— На него, родимого, — кивнул Забелин. — У нашего комбинатора, помимо кабака, курятника, свинарника и лесопилки, имеется ещё, оказывается, серпентарий. Да не аквариум с тремя ящерицами, а целая ферма по заготовке змеиного яда. Естественно, под командованием расконвойного заключённого по фамилии…

«Неужели Нигматуллин», — подумала Оксана и опять угадала.