Роберт Маселло - Страж

Но Руссо вряд ли бы стал пользоваться лазером без помощи Картера. Картер знал, что Руссо не настолько хорошо знает английский, чтобы разобраться во всех тонкостях руководства по пользованию прибором. Картер стер слова с дощечки. Может быть, Руссо хотел сказать, что Билл… Билл Митчелл…

— Билл работал с лазером?

Руссо в знак согласия моргнул.

— Он каким-то образом проник в лабораторию?

Руссо еле заметно кивнул, взял маркер и написал слово «окаменелость».

Картер так старался обойти эту тему.

— Все в лаборатории, — медленно выговорил он, — уничтожено.

Руссо отрицательно покачал головой, неотрывно глядя на Картера.

— Нет? — Но что он мог иметь в виду? — Тебе удалось что-то сохранить?

Картер помнил, что они сумели взять крошечные пробы окаменелости и породы и этот материал пока находился в другой лаборатории, где его исследовали. Но, похоже, Руссо хотел сказать что-то другое.

— Прости, Джо, но я тебя не понимаю.

Может быть, сказывалось действие седативных препаратов?

Руссо снова взял маркер и слегка дрожащей рукой вывел слово «живой».

Что он мог иметь в виду? Картер мог предположить только одно — Джо говорит о себе.

— Да, ты живой, — с улыбкой проговорил Картер. — И настанет день, когда, веришь ты или нет, ты снова станешь заниматься всем, чем занимался раньше. — «Но так ли это будет?» — с грустью подумал он. — Даже нырять будешь.

Однако взгляд Руссо стал еще более встревоженным. Картер неверно его понял. Джо указал маркером на слово «окаменелость», потом — на слово «живой».

Картер молчал. Руссо снова показал маркером на слова.

Теперь смысл стал понятен, но невероятен.

— Ты хочешь сказать мне, что наше ископаемое оказалось живым?

Нет. Руссо застонал и нахмурил брови. Общение явно стоило ему больших усилий. Он снова взял маркер и, зачеркнув пару букв, заменил их двумя другими. Картер прочел: «Окаменелость живая».

И понял, что больше им с Руссо сегодня общаться не стоит. Джо явно находился под воздействием лекарств. Что ж, возможно, это было к лучшему.

— Ладно, — кивнул Картер. — Я понял. — Он подбадривающе улыбнулся. — Доктор сказала мне, чтобы я не задерживался дольше пяти минут, но завтра с утра я к тебе приду.

Картер положил дощечку и маркер на прикроватную тумбочку и посмотрел на Руссо. Взгляд у больного был усталый и измученный. «Похоже, вреда от моего визита больше, чем пользы», — подумал Картер.

— Не переживай за окаменелость, за лабораторию и все прочее, — сказал Картер. — Просто постарайся немного поспать.

Картер изобразил самую веселую улыбку, на какую только был способен, и отвернулся от кровати. Как ни стыдно ему было в этом себе признаться, но он испытал огромное облегчение, потому что ему больше не нужно было смотреть на лицо друга. Он дошел до двери и обернулся. Руссо по-прежнему не спускал с него глаз. Картер махнул рукой на прощание, но Руссо не отреагировал. Картеру показалось, что друг уже не видит его. Джузеппе Руссо словно бы смотрел сквозь него, в какие-то мрачные, темные глубины.

Труп унесли. Спрятавшись в тени, он видел, как тело накрыли полотном и унесли. «Что они собирались сделать с ним? Зачем они вообще это делали?»

Положили под мигающие огни и быстро унесли.

«Как их много». Он все еще не мог этого осознать. Повсюду вокруг него мир кипел жизнью.

Он сделал глубокий вдох, насладился воздухом. Запахами и вкусами, которых он не знал и не понимал. Но скоро поймет. Скоро он узнает все эти запахи и вкусы. Он уже учился их распознавать.

Он притаился в темном углу, в том месте, где обрел свободу. Если его освободили здесь, то, быть может, другие по-прежнему томились здесь же в заточении.

Другие — такие же, как он.

Он наблюдал. Все больше и больше людей входили и выходили. Они принесли какие-то орудия и свет и полили все вокруг водой. Дым постепенно развеялся. Наблюдая, он быстро познавал этот мир. И быстро понял, что делают эти люди.

Это продолжалось всю ночь, а когда взошло солнце, он отступил еще дальше, в темный дверной проем. Он закрыл лицо красной накидкой. И стал ждать.

И он увидел человека, пришедшего сюда, куда больше не приходил никто. Вскоре человек выбежал, источая запах страха и горя, и поскольку снова настала ночь, он без труда пошел за этим человеком. По улицам. Среди огней. И людей. Как их много. Идти пришлось недалеко.

Туда, где, как он понял, держали второго.

Того, которому было сказано, что страдания — это дар.

Того, который был еще жив.

«Это враги, — думал он, — или друзья?»

Воздух. Воздух здесь был наполнен множеством запахов. Он обернулся. Позади него стоял забор из ржавой проволочной сетки. А за забором — большой дом. Он сразу понял, что внутри никого нет. Дом, выстроенный из кирпичей, красных, как его накидка. Окна кое-где были забиты деревом, а в некоторых блестели разбитые… стекла. Да, это так называлось.

Он быстро учился. Он слышал это слово. Его произносили люди в том месте, где он обрел свободу. Он не только наблюдал… он слушал. Речь некогда была тем даром, который приносили людям такие, как он. И теперь получалось, что дар возвращается ему. Так и должно было быть. В этом была справедливость.

Занимался рассвет. Он повернулся к ограде и длинными, необычайно красивыми пальцами (не хватало только самого кончика среднего пальца на правой руке) раздвинул звенья проволоки. Затем он шагнул в образовавшийся проем и наступил на воду и землю. «Грязь». Он поднялся по полуразвалившимся ступеням и заглянул в окно сквозь щель в шершавых досках. Внутри он увидел пустоту. Тени. Мрак. Уединение.

И все это влекло его к себе.

Но больше всего ему понравился воздух внутри покинутого дома. Воздух был старый, его наполняли запахи, которые были ему знакомы… запахи крови, слез и смерти. Они копились здесь годами.

Но что такое были эти годы в сравнении с великим промыслом? Ничто. Пустяк.

Но сейчас, в этом странном мире, где он пробудился, это место могло послужить ему… «приютом». Он улыбнулся. Хорошее слово. Новое. Выловленное прямо из воздуха.

Он думал о том, как много ему нужно сделать.

Картер ни разу в жизни не писал надгробных речей. Тем более трудно было ему написать надгробную речь о человеке, которого он так мало знал, — о Билле Митчелле. Что еще хуже — этого парня он недолюбливал, а теперь нужно было восхвалять его достоинства и, видимо, говорить о том, какие большие надежды он подавал как ученый. Благодаря газетным статьям и обстоятельствам гибели Митчелла в лаборатории, которая была детищем Картера, у людей создалось впечатление, что они были не просто коллегами, а закадычными друзьями. И теперь, после того как жизнь Митчелла так трагически оборвалась, Картер никак не мог сказать ничего иного.