Клод Сеньоль - Матагот

— Каменные уши… — серьезным тоном повторила Жанна Леу.

И мне вспомнились другие случаи отождествления человека с растением или минералом. Ардьер, тайное «я» талантливого колдуна, где он мог держать любимых животных, связанных с ним таинственной нитью!.. Ардьер — вторая ипостась хозяина!.. Нет, мое воображение слишком разыгралось… Нет.

Сама того не желая, Жанна Леу вернула меня к здравому смыслу.

— Как же так, — жалобно запричитала она. — Кордасье позволил отравить себя как младенца! Я все же считала его посильней и…

И «неуязвимей» — хотела сказать она, но не нашла подходящего слова.

Однако Кордасье не утерял силы, хотя и перестал дышать. Он ока зался невероятно сильным!

Я отправился в деревню сразу вслед за Жанной. Там царило оживление, которое неизменно вызывает добрая или злая смерть. Завидев меня, люди внезапно замолкали и подозрительно смотрели в затылок, но не как на чужака, а как на постояльца Кордасье.

Я направился в дом владельца Ардьер. У входной решетки стоял накрытый черной скатертью стол с сосудом со святой водой и веткой самшита внутри. Витая свеча, оплывающая на один бок, призывала к смиренному прощению усопшего, неважно, был он верующим или нет. Благословения раздавались именно здесь. И это к лучшему, ибо едкая вонь от Кордасье стояла повсюду — и в доме, и в саду.

Пока я произносил слова утешения вдове, которая еще не знала, счастлива она или нет от утери своего странного супруга, до моего слуха донеслось смутившее меня замечание:

–.. Пойми, некоторые злонамеренные покойники могут оставлять среди нас, живых, гнусный росток злобы, который прорастает, набирается сил и отравляет нашу жизнь, хотя тот, кто его посеял, уже умер… Интересно, что оставил нам этот!..

Новым неожиданным событием с тяжкими последствиями оказалось вынужденное посещение во второй половине дня столярной мастерской Альбареда, когда я уже издали попрощался с телом Кордасье.

Меня словно вынудили — иначе и не скажешь — отправиться к дикому и молчаливому мешку с мокрыми отрубями, каким был местный столяр.

О его драме, сообщенной мне Жанной Леу, я расскажу в другом месте; сейчас не время нарушать ритм данной истории.

Короче, в связи с трагической гибелью любимого существа Альбаред, всегда пребывавший в печали и живший вне мира сего, стал настоящим молчальником.

Превратившийся в глазах других в ходячего мертвеца, он работал лишь ради пропитания, ради тарелки супа. Молчание свило гнездо в его теле и спало там, не производя ни звука.

Если столяра надо было пробудить ради работы, следовало действовать необычным образом. То есть ничего не говорить. Вы входили в его мастерскую, не здоровались, садились где-нибудь у него на виду и продолжали упорно молчать, глядя, как он мастерит.

Мало-помалу ваше вызывающее молчание достигало цели: раздраженный Альбаред скрипел глоткой, что означало вопрос. Тогда вы спрашивали, может ли он изготовить то или иное. Столяр выдавливал «да» или «нет», и в зависимости от его ответа вы уходили удовлетворенным или разочарованным.

То, что произошло в этот день, меня потрясло — впрочем, и должно было потрясти. Не знаю почему, но я пошел по травянистой дороге мимо мастерской Альбареда. Дойдя до нее, я остановился и стал ждать, хотя ждать было нечего. Позже, анализируя события, я пришел к убеждению, что не случайно для нас обоих Альбаред, прижавшийся бедром к верстаку и строгавший рубанком доску, окликнул меня…

Альбаред-молчальник, ходячий труп, вдруг обрел дар речи перед чужаком, о котором не ведал и который не собирался обращаться к нему с какой-либо просьбой!

Я не успел даже удивиться причине столь внезапной симпатии. Столяр быстро подошел ко мне, не поздоровавшись, поправил на носу бесполезные очки — стекла их были исцарапаны вдоль и поперек — и, откинув голову назад, уставился на меня, как бы свысока.

— Это не вы ли господин из Ардьер? — ясным голосом спросил он.

Я кивнул и сердечно улыбнулся.

— Тогда, — внезапно бросил Альбаред, — этот ящик там, у вас?

И столяр с сообщническим видом опустил глаза.

Я стал вспоминать обо всех ящиках, которые могли быть на ферме. Нет, я не видел ни одного.

— Ну ладно, — чуть ли не заискивая, продолжил Альбаред, — ящик из бука с дырками для прохода воздуха… не очень большой и с замком, чтобы запирать крышку.

— Нет, не видел, вы, наверное, путаете, — раздраженно ответил я.

Он явно был убежден, что я лгу ему и не хочу признаваться в существовании ящика, о котором мне отлично известно.

— Ну же, — нетерпеливо воскликнул столяр, — сам покойный Кордасье заказал мне этот ящик в день вашего приезда. Он сказал, что хотел сделать приятное, подарив вам полезную вещь. И даже добавил, что от лишних предосторожностей еще никто не умер… Ящик был нужен ему немедленно. Я сколотил его прямо при Кордасье, и он утащил ящик с собой, бормоча, что вам понравится его удачный замысел, хотя, быть может, ящик вам никогда не понадобится…

Кордасье сделал мне полезный, но невидимый подарок!

— Припомните! — настаивал Альбаред. — Такой ящик из бука… довольно большой, чтобы поместить туда… поместить туда…

Пока я таращился на столяра в немом потрясении, он искал, что Кордасье мог бы поместить туда, чтобы доставить мне удовольствие. И наконец воскликнул:

— Да! да!.. Кажется, понял. Чтобы сунуть в него некоего… живого кота…

При последних словах Альбареда я буквально подскочил, словно незримый, но реально существующий кот оцарапал мне лицо.

А столяр вновь погрузился в привычное молчание, застыл на обочине дороги, как не на месте поставленная статуя. Он, казалось, сам удивлялся тому, что с такой живостью поведал мне банальную историю про ящик с дырками…

Я тут же расстался с Альбаредом.

Теперь надо было рыть, и я знал где.

Подгоняемый нетерпением, то бегом, то скорым шагом, я, совершенно обессилев, ворвался в Ардьер.

Наконец-то узнаю хоть об одной причине ночных шумов.

Конечно, мне следовало постараться забыть о мрачных и необъяснимых событиях, больше не думать о них, как я забыл о разлагающейся собаке в ее водяной могиле, но, повторяю, оккультные шестеренки этой истории постоянно приводили в движение новые колесики, против моей воли увлекавшие меня дальше.

Любопытство взяло верх над усталостью, я схватил кирку и направился к навозной куче. Теперь я знал: ящик Альбареда спрятан там.

Смесь соломы и сухого навоза, по форме напоминавшая обширный квадрат, лежала в углу двора, словно толстый, проеденный молью ковер, расстеленный в ожидании, когда его примутся выколачивать, чтобы изгнать паразитов и пыль.

Иссеченная поверхность этого своеобразного ковра не имела никаких следов предыдущих раскопок. Будто Кордасье чудом удалось приподнять его и сдвинуть, чтобы вырыть яму, уложить туда ящик и вернуть навоз на место, не оставив следов своего труда, — тайна, которую никому не узнать.