Арина Веста - Алмазная скрижаль

Обессилев от бесплодных поисков, Вадим Андреевич перешел к протоколам допросов и осмотра места происшествия, но там, где поработал Шубанько, искать бреши в следствии было делом почти безнадежным. Заплечных дел мастера знали свое дело. Однако даже в навозной куче изредка попадаются жемчужины, а у следователей и криминалистов свое представление о счастливых находках, и неучтенный элемент в деле все же нашелся. В протоколе осмотра места гибели Марии Муравьевой была зафиксирована сумка модели «авоська», набитая пустыми бутылками и старыми тряпками. Похоже, происшествие спугнуло бомжа, собиравшего бутылки. Этого потенциального свидетеля искать не стали. Сумку сдали в камеру вещдоков, где ее, вероятно, уже утилизовали. Найти место дислокации местных бомжей было нетрудно, но прижатый к стенке, битый и пуганый бомж все равно ничего не расскажет. Поэтому Вадим Андреевич решил действовать несколько авантюрно, но наверняка.

Поздним воскресным вечером, прикупив солидный запас пива, Вадим Андреевич занял место в скверике напротив подъезда, где проживали супруги Муравьевы. Он удобно устроился в обнимку с деревянной Бабой-ягой, любимицей детворы. Неспешно потягивая пивко, он рассматривал злополучную двадцатидвухэтажку, отмеченную смелой архитектурной новацией. Лестничные марши в доме вились справа налево, то есть в целом жизнепротивно устройству всей правосторонней Вселенной. Пить вскоре расхотелось. Костобоков уже давно подумывал бросить пить, но всякий раз лень и апатия настигали его еще до первого шага к чистоте и воздержанию. Он аккуратно вылил пиво в снег, освободил остальные бутылки, выставил их рядком и отправился в подъезд для дальнейшего наблюдения.

Близилась полночь, он стоял на лестничной площадке второго этажа и смотрел во двор. За последние четыре часа ничего примечательного не случилось, не считая нескольких мелких происшествий, выяснения отношений с консьержкой и местным патрулем, которого вызвали бдительные жильцы для проверки костобоковской личности.

Полпервого в скверике появился некто, одетый в короткую шубейку без пуговиц, но туго перетянутую поясным ремнем. Спортивные штаны с порванными штрипками парусились на февральском ветру. На голове бродяги темнела шапочка-«петушок». Торопливо собрав бутылки, человек заковылял к помойным бакам. Коротким багром пошевелил мусор, выискивая «ценняк». По неуловимым приметам Вадим Андреевич догадался, что это – женщина. Затылком почуяв слежку, груженная тяжелыми сумками бомжиха косолапо заковыляла в темноту.

– С Восьмым марта, бабушка! – Вадим нагнал ее уже довольно далеко от освещенных улиц. – Как улов?

От неожиданности бомжиха с грохотом выронила сумки, но не обернулась на голос; так и осталась стоять спиной, как скифская баба в заснеженной степи.

– Ну что, гражданочка, в отделение пройдем или будем здесь давать показания? – ехидно поинтересовался Костобоков.

– Отпусти, – загнусила бомжиха, – чего пристал… Будылья и люминий собирать дозволяется.

– Будылья, может, и дозволяется. А кто провода режет, на кладбище безобразит, кто шишечки-набалдашнички с оградок спиливает? Не ты? Ну ладно, бабуся. Так и быть, отпущу тебя, только сниму свидетельские показания.

– Не, мне туда нельзя… Здесь сымай, а хочешь – я сама сыму.

– Вот только этого не надо… Давай так, ты мне все рассказываешь без свидетелей, аки на духу, а я тебя угощаю в лучшем ресторане и с собой даю, сколько унесешь…

– А чего надо-то?

Вадим вкратце напомнил ей о происшествии, которое случилось месяц назад почти на этом самом месте.

– Пойдем покурим, – примирительно сказала бомжиха.

Она отвела Вадима на пустырь, где среди заснеженного поля темнела мягкая вытаявшая земля и, как ржавые пни, торчали люки теплотрассы. Там она уселась на теплой крышке и закурила.

– Да, видела… Видела я девочку, которая упала. Молодая такая, волосами разметалась…

– А зачем удрала? Хоть бы позвала кого, она же там до утра лежала…

– Испугалась… Я ж ученая. Вот вы, менты, кто первый донес – того и в кутузку. Давай все как было расскажу… А ты пиши… Значит, собираю я будыль под окнами. И вдруг – крик. Я не поняла, откуда кричат. А уж когда она упала, гляжу наверх и вижу… Летит!

– Кто летит?

– Гад… Вроде ящер или мышь…Только большой… и с крыльями.

– Летучая мышь, что ли? А может быть, птеродактиль?

– Мне почем знать?.. Он вон туда улетел. – Бомжиха махнула рукой в сторону лесопарка.

– Сейчас я все твои рассказы в протокол занесу, и если ты врешь или с пьяных глаз чего привиделось, лучше сразу скажи. Ты, тетя, следствию помогаешь, осознаешь? Так что давай без дураков!

– Я на работу только трезвая выхожу… А не веришь – так отпусти… – ныла бомжиха. – А еще ресторан обещал…

– Прости, чуть не забыл… Тебя как звать-то?

– Мура…

Он отвел ее в ночную забегаловку на троллейбусном кругу. Купил ей горячих сосисок, белую булку, три бутылки водки и набор консервов, подумав, добавил шоколад и прозрачную бонбоньерку «Рафаэлло», изысканное угощение, столь приличествующее нежному полу.

– Спасибо, землячок. – Завершив трапезу, Мура облизнула с обмороженных губ кетчуп. Она распарилась от сытости и, сдернув с макушки черный «петушок», обмахивалась им, как опахалом. Своей гладко выбритой головой она могла бы соперничать в элегантности с самыми экстравагантными столичными львицами – совсем недавно Мура прошла санобработку. – Да ты не сомневайся, все так и было. И гад летал, и девушка кричала.

– А что она кричала? – почти без надежды спросил Вадим.

– А вот так тоненько: «Сеир-и-и-м»!

– Что?

Мура по-обезьяньи выпятила нижнюю губу и пропела еще тоньше и дольше: «Сеир-и-и-м».

Вадим почуял, как волосы его шевелятся от жутких звуков. Это слово было страшным и непонятным, как глас библейского пророка Ионы из чрева кита, как ночной вой волка.

– Ты не ошибаешься, хорошо запомнила? Отличницей-то, наверное, в школе не была?

– Откуда тебе знать? – обиделась Мура. – А запомнила со страху. Как спать завалишься, так сразу кто-то зовет: «Сеир-и-и-им».

Вадим смахнул со столика остатки угощения, написал протокол, подсунул на подпись Муре и с облегчением отпустил ее восвояси.

– Если еще чего надо, приходи. Это моя земля. – Мура с гордостью оглядела округу.

Усердные изыскания Костобокова ничуть не обрадовали его руководство.

– Ты соображешь, что пишешь? – шипел полковник Болдырь. – Выкинь к этой самой матери, и чтобы я больше этих птеродактилей на своем столе не видел! Убийство совершено Муравьевым в состоянии алкогольного опьянения, возможно, психоза. Недаром он успокоительного наглотался… Вот что, капитан, протокол и рапорт я пока задержу у себя, а ты постарайся выдвинуть хоть одну приличную версию… Ну сам посуди, мистику к делу не пришьешь, – уже мягче и примирительнее заговорил Болдырь. – Ты-то сам как думаешь? Что это за Змей Горыныч в Академиках поселился?