Челси Ярбро - Служитель египетских богов

— Вы так и не пришли с профессором Бондиле к компромиссу?

— Нет, — покачала головой Мадлен.

— Надо же. А он вроде бы держится дружелюбно. — Англичанин потупился, пряча глаза.

Мадлен тихо рассмеялась.

— Ни о каком дружелюбии между нами речи уже быть не может, — сказала она. — Он хочет, чтобы я уехала. Наверное, я так и поступлю. Бондиле имеет влияние на Омата, к тому прислушивается судья Нумаир. Они меня выживут, можно не сомневаться. — Всадница чуть привстала в седле и, прищурившись, устремила взгляд вдаль — туда, где каньон делал изгиб. — Разве здесь проводят раскопки?

— Насколько я знаю, лишь пробные, — ответил Троубридж и добавил: — Кто-то из землекопов сказал, что в этих скалах укрыта большая гробница…

— Но где она расположена, он не знает, — закончила фразу Мадлен. — Мне много раз приходилось выслушивать подобные басни. — Она пустила кобылу рысью, углубляясь в каньон. Не в этих ли скалах много веков назад бросили ту несчастную, о которой писал Сен-Жермен? Бедняжку осудили на смерть под палящим солнцем. Жуткое дело и жуткое место. Как ее звали? Хесентатон, вспомнила Мадлен и, радуясь цепкости своей памяти, повторила:

— Да, так и есть — Хесентатон.

— Простите? — сказал Троубридж, округлив поросячьи глазки. — Хесентатон? Что это значит?

Мадлен натянула поводья, переводя кобылу на шаг и заодно прикидывая, как построить ответ.

— Думаю, это имя. Египетское, — сказала она. — Я попыталась произнести его правильно, и у меня получилось.

Троубридж почему-то обрадовался и закивал.

— О, я очень вас понимаю. Постижение чужого наречия — весьма непростое занятие. Столько слов… незнакомых, неблагозвучных. Продираешься сквозь них, как сквозь лес, не различая, где дерево, где кустарник. Как в детстве, когда учишься говорить. Не правда ли, в этом есть что-то такое? — Он наклонился и ощупал подпругу, продолжая болтать: — Когда я был маленьким, со мной приятельствовал один пес. Ничего особенного в смысле породы, но он как-то уж очень ко мне привязался. Такое бывает с четвероногими, не мне вам объяснять. Звали его Помрой, однако мне никак не удавалось верно произнести эту кличку, и я заменил ее на Прайбой. Бессмысленная замена. Прайбой произносится вовсе не легче, чем Помрой, но, клянусь, мне понадобился целый год, чтобы научиться называть песика так, как нужно. — Толстяк ткнул кнутовищем в скалу, возвышавшуюся над ними. — От нее прямо пышет жаром. Хуже, чем от кузнечного горна.

— Ваша правда, — сказала Мадлен, оглядываясь и понимая с тревогой, что они удалились от берега на весьма порядочное расстояние. — Ну, где же Уилкинсон? Разве нам не пора уже встретиться с ним?

Троубридж прищурил маленькие глазки.

— Понятия не имею. Странная вещь. Вчера вечером я нашел на своем письменном столе его записку, всю испещренную зарисовками. Там говорилось, что он обнаружил похожие на ваши сосуды и хочет их вам показать. Я был уверен, что нам навстречу кого-нибудь вышлют. — Троубридж снял шляпу и вытер лоб. — Так делается всегда.

Подул ветер — сухой и палящий, как выдох дракона. Мадлен сглотнула, внезапно почувствовав боль в потрескавшихся губах. По спине ее словно прошелся холодный палец, под корсетом кольнуло. Она вновь поднялась в стременах и огляделась.

— Никого не вижу, — голос ее слегка дрогнул.

— Я тоже, — кивнул Троубридж. Он развернул лошадь, но дорога, ведущая к берегу, также была пуста. — Уилкинсон! — прокричал толстяк, удерживая шарахнувшегося от неожиданности гнедого, потом вновь дал ему волю. — Джон Гарднер Уилкинсон! — Освобожденный гнедой резво пустился вскачь, но его тут же остановили. Англичанин, не отпуская поводьев, прислушался, не раздастся ли где-нибудь крик.

Мадлен подъехала ближе.

— Я ничего не слышу. И никого не вижу. — Она говорила ровно, спокойно, хотя на душе ее скребли кошки.

— Ничего не понимаю. Не в манере Уилкинсона заставлять гостей ждать. Он, конечно, немного чокнутый, но не дурак. Эта встреча — его идея. И потом, в записке четко указано время. — Троубридж помрачнел. — Ему придется выслушать пару ласковых слов, можете не сомневаться. Одно дело — по-приятельски проигнорировать мою любовь к пунктуальности, и совсем другое — играть подобные шуточки с вами.

— Не стоит его корить, пока мы не убедимся, что он действительно нас приглашал, — сказала Мадлен, сама приходя в ужас от шевельнувшегося в ней подозрения.

— Вы хотите сказать, что я неправильно его понял? — Троубридж повернулся в седле, не веря своим ушам. — Что за чушь? Простите, мадам, сорвалось. Нет, я в своем уме и прочел все, как надо.

— Я в этом уверена, — сказала Мадлен.

— Тогда в чем же дело? Мадам, вы разумная женщина. Неужели вам кажется, что…

— Что не Уилкинсон автор записки? — перебила Мадлен — Да, мне пришло в голову именно это. — Она судорожно вздохнула «Надо же, — с горькой иронией, подумалось ей, — как своевольна судьба. Выхватывает тебя из-под ножа гильотины, проводит сквозь все кровавые ужасы революции, чтобы с тобой уже в мирное и спокойное время хладнокровно расправилась какая-то мразь». — Я считаю, нас сюда заманили.

— Заманили? Кто заманил? — Троубридж вновь оглядел каньон. — Невозможно, мадам. Кто бы пошел на такой глупый розыгрыш? — Он внезапно умолк, ибо понял. — Или это не розыгрыш?

— Боюсь, что так, — глухо сказала Мадлен. Ей удалось справиться с первым приступом страха, и теперь она лихорадочно размышляла, что предпринять. Выход должен найтись, и он непременно найдется. Примером тому — Сен-Жермен. Он тоже когда-то жил в этих краях. Жил и выжил. Ему это удалось. Что ж, и ей это распрекрасно удастся. Надо только подумать. Спокойно, без паники. Хорошенько подумать, и все.

— Боже милостивый, — прошептал Троубридж.

Мадлен прикрыла глаза, чтобы не видеть мрачных каменных глыб, и заговорила. Очень тихо, едва шевеля губами и не глядя на Троубриджа.

— У меня есть идея. Молчите и слушайте. Притворитесь, что поправляете что-нибудь. Платок или упряжь. Нельзя показывать, что мы чем-то встревожены.

— Как скажете, — бодро отреагировал Троубридж и тут же занялся осмотром седла. — Вы думаете, за нами следят?

— Придется это предположить. Придется предположить также, что нас сюда заманили не без причины. Каньон для нас клетка, ловушка. — Ее фиалковые глаза ярко вспыхнули, потом засияли ровным холодным огнем. — Нужно попробовать выбраться из него, не показывая, что мы обо всем догадались. — Она наклонилась к англичанину, словно бы для того, чтобы помочь ему затянуть стременные ремни. — Пусть думают, будто мы развлекаемся. Выкиньте что-нибудь. Подбейте, скажем, меня на скачки. Пусть видят, что нам на Уилкинсона плевать, что мы сами себе компания.