Энн Райс - Гимн крови

Я подошел к правому окну и отдернул бархатную штору. Над набережной вдали раскинулось пунцовое небо. Тяжелые дубовые ветви заслоняли мне обзор. Не было ничего проще открыть это окно, выскользнуть на террасу и тихонько уйти.

Но я не собирался так поступать. Зачем упускать шанс увидеть ее снова? Что плохого случиться, если я только взгляну на нее? Быть может, мне удастся выяснить, чем она меня зацепила. Может быть, я смогу избавиться от наваждения.

В крайнем случая я просто наговорю им успокоительных банальностей о Моне.

Я остановился перед старым зеркалом у шкафа, чтобы привести в порядок волосы. Мой черный сюртук был безупречен. Также безукоризненно смотрелись манжеты и кружевной воротник. Немного тщеславно с моей стороны, я это понимал… И что? Я когда-то утверждал, что не тщеславен? Я поднял тщеславие до уровня искусства. Разве нет? Я возвел тщеславие в утонченное достоинство. Разве нет?

Мое тело полностью восстановилось после того, как я свершил Темный обряд, но я испытывал сильнейшую жажду, которую скорее можно было охарактеризовать, как тягу, чем реальную физическую потребность.

Может быть, это из-за нее? Конечно же нет! Я спущусь на первый этаж и удостоверюсь, что эта женщина — самая обыкновенная женщина и ничего особенного в ней нет, и тогда ко мне вернется рассудок! Я должен, как говорится, проявить твердость характера!

Я замер, просматривая Новый Орлеан в поисках романтической парочки. Они еще только проснулись и выбирались из окружения бархатных подушек: долговязый Квинн, все еще сонный, и непокорная Мона, уже настроенная на поиски. Я выловил ее четкий образ из оберегающего сознания Квинна. Она не всхлипывала. Она взяла себе стопку картинок, все еще грациозно кутаясь в стильную накидку с воротом, украшенным перьями. Неплохой настрой на следующие лет сто.

Неожиданно они разом заговорили — торопливо, отрывисто, путаясь в историях их жизней и заверениях в любви. Устроить охоту сейчас или потом? Маленький глоток или что-нибудь серьезнее? Где босс?

Я позволил Квинну на краткий миг услышать себя.

"Хей, братишка. Теперь учитель — ты. Маленький глоток — вот о чем будет урок. Я скоро присоединюсь к вам".

Я вышел в коридор обители, где уже были засвечены бра, на столиках в виде полумесяцев расставлены чудесные красные и желтые цветы, и медленно проследовал к парадной лестнице. Святой Хуан Диего, пожалуйста, убереги от меня Мэйфейров.

Гул смертных голосов внизу. Глубокий запах человеческой крови. Беспокойство за смертную Мону. Стирлинг испытывает настоящие муки, пытаясь закрыть от них свое сострадающее сердце. Нужны навыки священника и юриста, чтобы стать достойным членом Таламаски. Все звуки доносятся из садовой комнаты, расположенной за домом, сразу за столовой. Да, вот тут, справа.

Я направился туда. Подлинный Рембрандт на стенах. Вермер. Я тянул время.

Святилище в волнении. Мэйфейры, да, снова я чувствовал ведьм.

Зачем я шел туда? Ничто не могло меня остановить.

Королевская мебель в столовой, очень мило. Остатки недавней трапезы на гранитовом столе, накрытом скатертью, небрежно сдвинутая посуда из старого тяжелого серебра. Я остановился, чтобы внимательнее рассмотреть серебро.

Вспышкой напротив меня обозначился образ Джулиана в его обычном сером костюме. Его глаза были черны. Они же были серые?

"Наслаждаешься отдыхом?" — спросил он. И исчез. У меня перехватило дыхание.

Так и знал, что ты трусливый призрак. Не можешь долго выносить серьезный разговор. Лично я тебя презираю.

Стирлинг произнес мое имя.

Я приблизился к дверям.

Маленькая восьмиугольная оранжерея выполнена в викторианском стиле, все, включая плетеную мебель, отделано белым. Пол из розового плитнякового камня, а само помещение расположено ниже общего уровня на три ступени.

Они тесно сидели за круглым плетеным столом со стеклянной столешницей, в намного более легкой, чем в столовой, обстановке. Повсюду, помещенные в бесчисленные цветочные горшки, горели свечи, а небо уже темнело за стеклянными окнами и стеклянной крышей.

В этом месте приятно находиться. Запах крови и цветов. Запах горящего воска.

Все трое смертных, сидящих в удобных плетеных креслах практически в окружении тропических растений, знали, что я пришел. Разговор прекратился.

Теперь они вежливо меня разглядывали.

Потом оба мужчины вскочили на ноги, будто я был наследным принцем Англии, и Стирлинг, который был одним из них, представил меня Ровен, словно я впервые ее вижу, а затем Михаэлю Карри:

— Муж Ровен, — и указал на одно из пустующих плетеных кресел.

Я присел.

Ровен в тот же миг заворожила меня неописуемой прелестью, бледная и гибкая, на ней был серый костюм с короткой юбкой и кожаные туфли. И едва взглянув на нее, я ощутил знакомую дрожь, в сущности, признак абсолютной слабости. Я думал, знает ли она о том, что цвет ее костюма оттеняет цвет ее глаз и даже серые прядки в ее волосах.

О, она, излучающая мощную внутреннюю силу, бесспорно была ослепительна.

Стирлинг был облачен в белый классический льняной пиджак и ненастоящие голубые джинсы, светло-желтая рубашка была распахнута на груди. Внезапно мое внимание привлек льняной пиджак. Он принадлежал кому-то, кто умер от старости. Когда-то его надевали на Южных морях. Потом надолго упаковали. Потом нашли, и Стирлинг с любовью присвоил его себе.

Я посмотрел на Михаэля Карри. Просто он был одним из самых привлекательных смертных мужчин, которых я пытался описывать. Прежде всего, физически он был одарен почти так же, как, бесспорно, одарен я, но даже не догадывался об этой своей особенности, что всегда смущало и волновало меня. Во-вторых, он очень напоминал Квинна: черные вьющиеся волосы и ярко-голубые глаза. Только в более четком, определившемся, излучающем комфортную мощь обрамлении. Конечно же, он был намного старше Квинна. Да и, строго говоря, он был намного старше и Ровен. Но возраст, на самом деле, ничего для меня не значит. Я находил его неотразимым. Там, где черты Квинна удивляли изяществом, черты этого мужчины восхищали силой и напоминали греко-римские.

Серые волоски на его висках приводили меня в восторг. Загорелая кожа поражала безупречностью. И еще — с его губ не сходила легкая улыбка. Он был во что-то одет. Я так думаю. Да, конечно, в обычный в Новом Орлеане белый льняной костюм-тройку.

Подозрительность. Я улавливал ее и от Михаэля и от Ровен. И я знал, что Михаэль такой же сильный колдун, как и Ровен, но только совсем в других проявлениях. Так же я знал, что и он отнимал жизни, только она это делала силой мысли, а он — мощью кулака.

Казалось, его глаза готовы выдать и другие бесценные секреты, но внезапно совершенно естественным образом он искусно закрылся от меня и начал говорить.