Хилари Мантел - Чернее черного

— Как-то я не в настроении.

— Имеешь право на отгул в связи с тяжелой утратой. Я позвоню ей и объясню насчет миссис Этчеллс.

Огонек подмигнул Эл из угла комнаты. Она посмотрела на него в упор, и он исчез. Моррис резво скакал по ковру, опираясь на костяшки, точно обезьяна. Он бежал, и огонек бежал вместе с ним, темно-красная зыбь, волна, обнаженный кровеносный сосуд; это была татуировка Морриса в виде змеи, пламенеющая и пульсирующая, она скользила по его предплечью, словно жила своей собственной жизнью.

— Хи-хи, — выдал Моррис.

Она вспомнила слова миссис Этчеллс: «Они как-то изменились. У меня аж внутри все перевернулось».

— Ты будешь есть йогурт или нет? — спросила Колетт.

— Аппетит пропал. — Эл положила ложку.

Она позвонила ма. Долго слушала гудки, а когда та наконец сняла трубку, в ней раздались шарканье и скрежет.

— Стул тащу, — объяснила Эмми. — Ладно, кто вы и чем могу помочь?

— Это я. Подумала, ты должна знать, что моя бабушка умерла.

— Кто?

— Моя бабушка. Миссис Этчеллс.

Эмми засмеялась.

— Та старая ведьма. Ты считала ее своей бабушкой?

— Да. Так она мне сказала.

— Так она всем говорила! Всем детям. Чтобы заманить их домой и заставить, блин, слушать, как ей дарили букеты и прочую хрень, пустяковая операция, цепь любви. А потом, когда время придет, предлагать их всем в округе. Уж я-то знаю, меня она, блин, предлагала. И тебя тоже, только парни раньше успели.

— Погоди. Ты говоришь, моя бабушка была… — Она замолчала. Она не могла найти нужных слов. — Ты говоришь, моя бабушка была такой же плохой, как и ты?

— Хрена лысого она тебе бабушка.

— Но Дерек — Дерек был моим отцом, разве нет?

— Мог быть, — уклончиво ответила мать. — Вроде бы я делала это с Дереком. Спроси у Айткенсайда, он знает, с кем я это делала. В любом случае, Дерек не был ее сыном. Мальчишка был у нее на посылках, вот и все.

Эл крепко зажмурилась.

— На посылках? Но все эти годы, ма. Ты позволила мне думать…

— Я не говорила тебе, что думать. Надо свою голову иметь на плечах. Я сказала тебе, чтоб не лезла в чужие дела. Откуда мне знать, делала я это с Дереком или нет? Я делала это с кучей разных парней. Что ж, у меня не было выбора.

— Почему у тебя не было выбора? — зло поинтересовалась Элисон.

— На моем месте ты бы этого не спросила, — сказала Эмми. — Ты бы не осмелилась.

— Я приеду, — сообщила Эл. — Хочу задать тебе пару вопросов. О твоем прошлом. И о моем.

— Слышала это, Глория? — крикнула ма. — Она приезжает. Надо бы испечь пирог, а? Надо бы достать кружевные салфеточки.

— О нет, ты что, снова? — устало спросила Эл. — Я думала, мы избавились от Глории двадцать лет назад.

— Я так и сделала, извините, но прошлой ночью она явилась ко мне на порог. Я чуть не опупела. Я говорю, Глория! А она говорит, привет, а я говорю, ты ни капельки не изменилась, а она говорит, о тебе такого не скажешь, она говорит, давай закурим по одной, а я говорю, как ты узнала, что я живу в Брэкнелле? А она говорит…

— Ма! — заорала Элисон. — Она МЕРТВА.

Ну вот я и сказала это, подумала она, я произнесла слово, которого избегают все медиумы — по мере сил. Я не сказала «скончалась», я не сказала «перешла в мир иной», я сказала «мертва», и сказала это потому, что верю, что уж если говорить о смерти, то Глория точно мертвее большинства из нас, мертвее большинства людей, которых считают мертвыми, — с самого детства в ночных кошмарах я вижу ее расчлененное тело, разорванное на куски, изжеванное.

Тишина.

— Мам? Ты еще здесь?

— Я знаю, — слабо сказала Эмми. — Я знаю, что она мертва. Я просто забыла, вот и все.

— Я хочу, чтобы ты помнила. Я хочу, чтобы ты перестала говорить с ней. Потому что от этого у меня шарики за ролики заходят, и всегда заходили. Ты ведь не зарабатываешь этим на жизнь. Так что зачем обманывать себя? Пора уже понять и принять это.

— Я поняла, — испуганно произнесла Эмми. — Я поняла, Элисон. Я больше не буду.

— Так как, ты придешь в церковь?

— Зачем? — искренне не поняла Эмми. — Что, кто-то женится?

— Мы хороним миссис Этчеллс, ма. Я же тебе сказала. Кремируем. Не знаю. Мы не знаем, чего бы она сама хотела. Я надеялась, ты прольешь какой-то свет, но вижу, что ошибалась. А когда все закончится, мы сядем рядком и поговорим по душам. Не думаю, что ты можешь жить одна. Колетт говорит, ты должна жить под присмотром в бунгало. Она говорит, мы должны составить план ухода за тобой.

— Нет, ты слышала, Глория? — спросила Эмми. — Надо почистить серебро, коль Леди Фу-ты-ну-ты собралась к нам на чай.

Несколько дней бесы были еле заметным мерцанием, которое она ловила уголком глаза; по всему ее телу они оставили свои метки. Как будто, думала она, они входят один за другим и вытирают о меня ноги. У нее упала температура, язык покрылся желто-зеленым налетом. Глаза казались маленькими и тусклыми. В руках и ногах покалывало, и она больше не чувствовала ступней; они по-прежнему как будто хотели уйти, оставив весь бардак позади, но, хотя намерение никуда не исчезло, возможности больше не было.

Моррис сказал, надо собрать народ. Мы устроим вечеринку, полюбуемся, как душа Этчеллс летит прочь, и по мне, так мы имеем на это полное право, ставим галочку, отлично сработано, парни, без сучка без задоринки.

— Так это ваших рук дело? — спросила она.

Она надеялась, что их появление на шоу в заднем ряду было случайным; или, скорее, намеренно совпало с неприятными событиями, доставлявшими им немало радости.

— Ну конечно, — похвастался Моррис. — В чем состоит наше задание? Оно состоит в том, чтобы выследить бесполезных и уродливых людишек, отправить их на переработку, и Этчеллс была первой в нашем списке. Я говорю мистеру Айткенсайду, ничего, если для начала я смешаю служебное с личным, и он говорит, Моррис, сынок, я бы дал тебе добро, если б мог, но ты же знаешь, я заплачу за это собственной шкурой, ведь ты же знаешь старого Ника, ты знаешь, как он страшен в гневе, и если ты не выполнишь все как положено и не оформишь бумаги как следует, то он возьмет карандаш, сунет его тебе в ухо и примется крутить, пока у тебя мозги не спекутся, он говорит, я видел, как он это проделывал, у Ника есть особый карандаш, он хранит его за ухом, и оттого выходит еще больнее. Я говорю ему, мистер Айткенсайд, сэр, мамой клянусь, я ни за что не хотел бы рисковать вашими мозгами, забудьте, о чем я просил, но он говорит, Моррис, сынок, мы столько пережили вместе, ты и я, я скажу тебе, что я для тебя сделаю, я отловлю старого Ника, когда он будет в хорошем настроении, допустим, мы приняли в «Адских колоколах», или Ник выиграл партию в дротики, или мы устроили барбекю на заднем дворе, в общим, чувак слегка расслабился, и я говорю ему, ваш высоч-во, ничего, если наш с вами дружок Моррис Уоррен разберется с одним личным дельцем, слегка приберет за собой, а? Потому как Ник был в армии, знаешь, и он любит, когда все прибрано.