Максим Перфильев - Нечто в лодке по ту сторону озера...

— Ну чо, порубимся? — предложил Слава, выходя из своего состояния отдыха.

— Говно вопрос, — ответил я и встал со скамейки с гитарой, висящей через плечо.

— Правильно. Давайте играйте уже, — весело поддержала Катя.

Я подошел к процессору и врубил какой-то ревущий металлюжный эффект. Эффект показался мне слишком высоким по настройкам частот и слишком резким и я начал отстраивать его, крутя ручки процессора, периодически приглушая гитару, чтобы она не заводилась. Наконец, отрегулировав настройки, я выпрямился и начал играть. Гитара сразу же завелась. Я подошел к комбику и снизил уровень верхних частот уже на нем, затем отошел подальше и мы со Славой начали свой запил. Периодически отводя гитару в сторону от колонки в тот момент, когда гитара начинала фонить, я, стараясь ходить подальше от динамика, выжимал из струн свою агрессивную партию на интервалах, а Слава насиловал барабанную установку.

Я чувствовал себя еще довольно плохо после последнего приступа, ведь с того момента прошло еще только две недели. Я задыхался, просто стоя на ногах с гитарой на плече. Слабость и одновременно тяжесть в животе высасывали силы из всего организма. На следующей песне, которую мы играли, я уже сидел. А еще через пятнадцать минут я понял, что мне пора заканчивать репетицию и ехать домой. Я немного позанимался с Катей, ведь мы все-таки должны были ее учить. Я занялся правильной постановкой ее левой руки, но чувствуя, что меня сегодня уже ни на что не хватит, вскоре объявил, что по-любому собираюсь двигаться по направлению к дому, и мы закончили репетицию.

Возвращаясь домой на автобусе, невероятно радуясь тому, что я все-таки сижу, а не стою, я устало рассматривал пролетающие за окном здания, машины и людей на остановках. Тяжело дыша и желая скорейшего прибытия домой, чтобы грохнуться на кровать, я понимал, насколько мне еще рано было устраивать сегодня репетицию. Я был еще слишком слаб.

— Нет, все-таки это ужасно. Устроить целую войну, пусть и даже всего на несколько дней, но ведь там все равно столько людей погибло. Да еще и стрелять ракетами по мирным жителям и жилым домам.

— Дак его ведь показывали этого придурка по телевизору. Он ведь реально больной какой-то. А как он галстук жевал перед камерой! У него явно что-то с психикой не в порядке. У него взгляд даже какой-то такой нездоровый — даже по на фотографии видно.

Слышал я разговор двух женщин в автобусе.

"О, нет, это невыносимо, — думал я про себя, — Неужели это действительно работает?".

Эта военная кампания была, конечно, ужасна и я не впрягался за президента той мелкой южной страны, получающей дотации от США. Но почему люди при всем этом не видят, как государство имеет им мозги?

Абстрагировавшись от всего окружающего мира солнечными очками, напяленными на глаза, я рассуждал о том, какое будущее может ожидать нас троих со Славой и Катей. Я понимал, что вряд ли на самом деле у нас получится создать какую-то серьезную музыкальную группу. Я начинал выдыхаться. А мне еще нужно было как-то заканчивать университет. Каждая репетиция проходила для меня очень сложно. Я чувствовал как бы некое противостояние и как будто видел перед собой стену. За эту стену невозможно было перешагнуть. Ее невозможно было проломить. Но пока здесь и сейчас у меня была хоть какая-то небольшая, данная мне, власть. Скорее, это все было нужно только для того, чтобы как-то повлиять на Катерину. И наша группа пока существовала только для этого. Я наблюдал, что даже простое влияние на эту девочку уже вызывает определенную агрессию определенных сил. И вряд ли эти силы позволят нам создать серьезную группу и включить Катерину в концертную деятельность, направленную на глобальное изменение мира. Просто не дадут этого сделать. Я понимал это, видя, что и так слишком тяжело было работать с Катериной. Каждая репетиция была чуть ли не как маленькая война. Но это то, что мы, и конкретно я, могли сделать — но в то же время, как ни печально, но на данный момент времени это был предел. Предел, поставленный кем-то и одобренный другой Высшей Комиссией. Я не хотел с этим мириться. Я хотел создать группу, я хотел выступать, я хотел устраивать концерты. Но в то же время где-то глубоко внутри я понимал, что этого не будет, по крайней мере, сейчас, не будет, мне не дадут, не позволят этого сделать. Я это чувствовал. Сидя у окна в переполненном автобусе, задыхаясь и с сильным головокружением и невероятной тяжестью в области солнечного сплетения, глядя сквозь запотевшие изнутри стекла солнечных очков, я понимал — сейчас это предел. Большего — мне не позволят сделать. И, тем не менее, я продолжал надеяться на что-то более великое для меня и кажущееся мне более важным. Я продолжал надеяться на то, что это просто вначале так тяжело, вначале всегда тяжело, да, именно вначале, тяжелее всего именно вначале, а потом проще — ведь так все говорят. Да, всегда все говорят именно так… Но… все же я понимал — это не начало. Это и есть то самое, ради чего я сейчас ехал в этом автобусе с одышкой, слабостью и головокружением, глядя своими заслезившимися от повышенного давления глазами сквозь темные запотевшие изнутри стекла солнечных очков. Это не начало. Это и есть результат. Всего лишь разум одной маленькой девочки, ушедшей в лесбиянскую иллюзию, как в некую альтернативную реальность своим проблемам. Странно. Для меня было странно. Ведь я привык мыслить более глобально.

Выходя из автобуса и благодаря Бога за то, что по дороге я не потерял сознание, я отмечал про себя, прекрасно понимая — Катя сейчас была не единственным моим делом, которым я занимался. Может быть, я просто разбрасывался силами. Может, мне нужно было сменить тактику.

Однако более важный и актуальный вопрос беспокоил меня сейчас и никак не давал покоя, настойчиво насилуя мои чувства и эмоции — кажется, мир вокруг меня изменился. С того момента, как я съездил в этот небольшой городок и после произошедшего сразу же по возвращении приступа — я чувствовал, что здесь что-то поменялось. Словно я переступил какую-то черту, и теперь все будет уже не так, как раньше. Все будет несколько иначе.

Я перешагнул грань, за которой начиналось что-то другое. И я еще не решил, как к этому нужно относиться.

20.

Я с неподдельным ощущением неоднозначности своего отношения наблюдал за разворачивающимися в стране социальными программами по пропаганде здорового образа жизни и поддержанию семейных ценностей… Хм… Социальная реклама, направленная на укрепление общества, и попытки вытащить людей из ямы различных зависимостей от крайне вредных, аж до смерти вредных, привычек. Пафосные лозунги, типа "Нация без наркотиков", "Порок губителен" и еще что-то вроде "Не позволь себя уничтожить". Ну, что ж, неплохо. Это лучше, чем совсем ничего. И я, в общем-то, с уважением, и, скажем так, признанием, относился к подобного рода акциям. Люди, которые это делали, занимались правильным делом — важным делом. Проблема только в том, что почему-то в большинстве случаев все их действия не решали самой проблемы, а стремления и цели оставались довольно поверхностными. Они просто тупо пропагандировали здоровый образ жизни. Они ставили здоровье во главу угла и хотели убедить всех остальных, что оно стоит там по праву. Но человек не всегда дорожит своим здоровьем. И не всегда дорожит своей жизнью. И даже при всем обилии информации о наркотиках, при всех созданных внешних страхах перед наркотиками, и даже при демонстрациях видео-роликов с наркоманской ломкой, люди продолжали колоться и будут продолжать это делать. Никто не хотел задуматься над тем, почему это происходит. Те, кто придумывали лозунги на подобии "нация без наркотиков" или "семья без наркотиков" всего лишь указывали человеку на последствия, забывая о том, что существуют и причины. Всегда для всего есть причины. Государство, поддерживая подобные акции, не понимало, что данная ситуация в стране сложилась всего лишь как следствие его собственной внутренней политики. Государство не понимало, что отсутствие внимания родителей по отношению к своим детям, отсутствие воспитания, отсутствие объяснения, почему плохо вести развратный образ жизни, а также не умение и не желание создать цели и какого-либо дела для подростка, которые могли бы занять его разум и жизнь, и увести от опасного пути — все эти упущения в результате приводили детей на взрослые дискотеки, на которых наркотики и алкоголь были абсолютной нормой поведения и неотъемлемой частью веселья. Государство не понимало, что созданная им в стране нищета и ужасная криминальная обстановка приводили многих подростков именно к тем проблемам, которые сложно было разрешить без наркотиков и к такому образу жизни, который невозможно было вести без их постоянного применения. Государство также не понимало, что, разрушив вместе с Советским Союзом идеологию, оно разрушило так же и иллюзию смысла жизни у большинства людей, и если людям срочно не дать истинного смысла жизни или хотя бы не создать им другую иллюзию, то в результате это приведет к тому, что люди перестанут видеть вообще всякий смысл в самом существовании на этой земле не только себя, но и любой другой жизни. Как всегда, государству не хотелось смотреть в корень проблемы и решать причины ее возникновения. Государство не понимало, что пропаганда секса в резинке не улучшит демографическую ситуацию, не приведет к созданию нормальных семей и не снизит статистику по количеству младенцев, выброшенных на помойку. И тринадцатилетние девочки так и будут беременеть от четырнадцатилетних мальчиков, а потом делать аборты, или, если уж не получится, то просто тупо душить своих младенцев подушкой или оставлять в мусорных баках — просто потому что они реально не знают, что с ними делать в тринадцать лет. Просто потому, что они реально сами еще дети, которые ничего не умеют и не обладают абсолютно никаким чувством ответственности. Но государству было на это наплевать. Оно никак не хотело понимать, что женщины не рожают детей потому, что не могут их прокормить, или боятся вырастить и, однажды отпустив в школу, найти их в этой же школе изнасилованными или убитыми своими же одноклассниками, или потому что не хотят, чтобы их сыновья возвращались инвалидами из армии, а дочери однажды превратились в очередной клон Перис Хилтон. Нет, государство просто тупо пропагандировало "год семьи", "нацию без наркотиков", и сериал "Солдаты". Государство не хотело задумываться о причинах, оно лишь, как всегда, пыталось бороться с последствиями. И самое ужасное, что люди постепенно превращались в точно такое же государство, с точно таким же подходом. Никто не хотел задумываться над тем, почему это происходит, потому что подобные размышления, так или иначе, приводили к глубокой рефлексии и чувству вины. И родители, всю жизнь бухавшие, не могли доказать своим детям, что нельзя употреблять наркотики. И отцы, изменившие своим женам и разрушившие собственные семьи, не могли объяснить своим детям, почему не стоит в пятнадцать лет начинать вести половую жизнь. И старые коммунисты не могли объяснить своим внукам, пропагандирующим фашизм, почему фашизм это плохо — ведь Сталин тоже убивал миллионы людей в своей стране не просто так, а потому что у него была определенная идея. И если он был великим правителем, который мог распоряжаться чужими жизнями, то что мешает мне стать таковым? Мне или кому-то другому? Что мешает? Ведь Бога все равно нет — так?