Юрий Нестеренко - Черная Топь

«Надежда умирает последней», — скаламбурил Сергей; даже и теперь его не оставляло чувство юмора. Глядя на эти желтые сморщенные останки, он вдруг вспомнил, как лет пятнадцать назад в компании двенадцатилетних пацанов зашел «мужской» разговор, и один из его одноклассников (изрядная, кстати, сволочь, но это уже другая история) заявил, что хотел бы увидеть голыми всех женщин на свете. Интересно, как бы ему понравилась вот эта.

Он повернулся к следующему трупу и испытал настоящий ужас.

В прежней жизни ему, разумеется, не часто доводилось видеть мертвые тела, да и то по большей части в теленовостях и кинохронике — однако он был уверен, что ни один судмедэксперт за всю свою богатую практику не видел такого, несмотря на то, что следов насилия, в привычном смысле этого слова, не было. Это не походило на иссохший от дряхлости труп старика; не походило это и на кадры, снятые в концлагерях, где люди заживо превращались в обтянутые кожей скелеты. И даже если откачать у человека всю кровь, подобной картины не получится. Это выглядело так, словно из мужчины, полного здоровья и сил… выпустили воздух. Вся его плоть сморщилась, но это не были мелкие старческие морщины: кожа висела на костях толстыми, крупными складками. Он весь был в таких складках, под которыми, похоже, остался один скелет; особенно заметно это было по его провалившемуся животу, где эти ужасные морщины почти что облегали позвоночник. Вместе с тем, кожа его была хотя и изжелтобледной, но без всяких следов разложения; несомненно, совсем недавно этот человек был жив — и даже, наверное, во время того, как это с ним происходило.

Но ужаснее всего было другое. Сергей не мог узнать его лица, превратившегося в обтянутый складками череп, но эти длинные волосы и бороду он за последние дни запомнил достаточно хорошо — хотя тогда они еще не были седыми.

— Алекс, — прошептал он, чувствуя спазм в горле, — о боже, Алекс, не может быть…

Кошмарный труп открыл глаза.

Сергей вздрогнул и отпрянул. Казалось, что в этих глазах больше нет белков — они были сплошь залиты кровью, словно полопались все сосуды. Зрачки смотрели в потолок неподвижно, и Сергей уже убедил себя, что глаза открылись сами собой, так же, как сама отпадает у трупа челюсть — но тут сморщенные бескровные губы шевельнулись.

— Ферхей…

— Алекс?! («Нет, о боже, нет, он не может быть все еще жив!»)

— Фереха… уэй миа…

Коржухин стоял над ним, не в силах двинуться с места.

— Уфей мея! — повторил полутруп более внятно.

— Как? — беспомощно спросил Сергей. — Как я тебя убью? — в его готовом капитулировать сознании металась мысль, что для этого необходимы, как минимум, осиновый кол и святая вода.

Но Алекс больше ничего не мог ему сказать — очевидно, предыдущие слова отняли у него последние силы. Сергей попытался взять себя в руки и заодно вспомнил, что пришел сюда поискать подходящий инструмент.

Оглянувшись, он увидел столик, на которым был разложен жутковатый арсенал патологоанатома — какая-то ножовка, сверла, щипцы… Сергей взял скальпель с длинной ручкой; не мог же он, в самом деле, вооружась ножовкой, отпилить Алексу голову. Он вернулся к столу; Алекс закрыл глаза. Сергей приложил левую руку к собственной груди, пытаясь определить, где именно находится сердце; оно колотилось так сильно, что это не составило труда. Он вставил скальпель острием вниз между двумя складками на груди Алекса («хорошо, если он этого не чувствует»), а затем резко нажал, наваливаясь всем телом.

Крови не было. Ну или почти не было — выдавилось несколько капель чего-то бледно-розового. Глаза хичхайкера вновь открылись, но на этот раз это действительно были глаза трупа.

Действуя практически на автомате, Сергей с усилием выдернул скальпель, сунул его во внутренний карман и пошел к выходу.

— Ты чего так долго? — накинулся на него Петька.

— Алекс, — только и сказал Сергей.

— Аа, — понял Петька. — Еще не сожгли, значит. Говорят, жуткое зрелище, — ему было интересно взглянуть самому, но он сознавал, как Сергей воспримет такое любопытство, да и, кроме того, им действительно следовало поскорее уносить ноги из больницы.

В молчании они поднялись по погруженной во мрак лестнице — похоже, во всем здании, или, по крайней мере, в этом крыле, только коридор морга и был освещен. Пройдя вдоль стенки по темному коридору, они благополучно добрались до двери, через которую Коржухин проник в больницу сутки назад — отпереть замок изнутри ничего не стоило — и вышли наружу. Они и дальше двигались тем же путем, каким прошлой ночью Сергей шел с Алексом, так что у Коржухина возникло ощущение дежа вю, особенно неприятное, учитывая, чем закончилось прошлое путешествие. Впрочем, это ощущение развеялось, когда, вместо того, чтобы идти вдоль оврага, они свернули на мостик

— Почему ты раньше не предупредил меня насчет больницы? — нарушил молчание Сергей.

— Откуда ж я знал, что вы в самое пекло полезли? Ты мне не говорил, куда твой друг делся. Если я Дробышев, это ж не значит, что они мне прям так все и рассказывают. Только если сам чего подслушать сумею. А прапрадед, между прочим, и не с нами живет. Мы у него только в гостях бываем. Кстати, я думал, ты про Барлицкого знаешь. Когда мы в горком залезли, он как раз с ихнего собрания выходил. Я думал, ты успел увидеть.

Все это было логично, но Сергей находился в том состоянии, когда начнешь подозревать и родную мать.

— Петька, а почему ты мне помогаешь? — спросил он.

Петька некоторое время шагал молча, а потом пробурчал:

— Не хочу, чтобы мои родители становились мертвяками. Ни сейчас, ни потом.

Они пересекли пустырь. За ним росло несколько старых осин; тропинка, некогда показанная Лидой, проходила под ними, прежде чем нырнуть между заборами. Днем эти деревья давали приятную тень и радовали глаз на фоне уродства пустыря, но теперь их сомкнувшиеся темные кроны казались угрюмыми и зловещими. Сергей снова ощутил приступ страха.

— Куда мы идем? — задал он вопрос, который, вообще-то, следовало задать уже давно.

— Уже почти пришли, — ответил Петька, проходя между осинами. Коржухин волей-неволей двинулся за ним, и тут же худая фигура, отделившись от одного из стволов, шагнула ему навстречу.

— Сергей, — негромко сказала фигура голосом Лыткарева-старшего, обдавая его запахом перегара.

Коржухин все понял. Предатель! Чертов маленький Дробышев! Как он мог ему поверить! Он в ужасе шарахнулся от мертвеца, но тот оказался проворнее и успел схватить его за левую руку. Сергей выхватил из кармана скальпель, сознавая, однако, что тот — очень плохая замена топору.

— Да живой я, живой! — кричал шепотом Николай Кондратьевич. — Вы что, не чувствуете?