Лана Синявская - Ночной крик

– А ты помнишь, сколько лет твоей Гаевской?

– Ну, около семидесяти.

– Угу. Старая совсем, а старухи все чем-то похожи. Но не это главное. Гаевская тяжело болела, она сильно потеряла в весе, что сильно меняет внешность. К тому же она накладывала на лицо тонны грима, под слоем белил и румян трудно было бы узнать даже родную маму. А эти четверо не видели ее много-много лет. Если мне не изменяет память, то с последним своим мужем Гаевская рассталась лет пятнадцать назад, с остальными – и того раньше. Например, с Софьей она не общалась лет тридцать. Но знаешь, что самое интересное? Именно Софья скорее всего ее и опознала. То есть, наоборот – не опознала, а поняла, что перед ней не Гаевская! Скорее всего, полной уверенности у нее не было, но сомнения появились, а так как платить ей вовсе не хотелось, то она поспешила поделиться ими со своей "бывшей подругой". Рассчитывала, что мошенница испугается и вернет денежки, а вышло совсем по-другому. Та, вместо того, чтобы пойти на попятную, просто прикончила не в меру догадливую товарку.

– Не может быть! Теперь ты утверждаешь, что Гаевская… или кто там она…еще и убийца?

– Ага! – почти весело согласилась Вика. – Только на этот раз я тут ни при чем. Есть свидетель, который наблюдал всю сцену, можно сказать, из партера.

– Свидетель убийства?

– Ну.

– Это невероятно! – побелевшими губами прошептала Катерина.– Но почему же он не рассказал обо всем участковому?

– А зачем? Ему лишний шум совсем не нужен.

– А кто это?

– Окунцов. Он сидел в кустах и наблюдал все от начала и до конца. Наверняка чуть не обмочился от страха.

– Какая сволочь, – ахнула Катя. – Я в том смысле, что он видел, как убивают женщину и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей.

– Скорее всего, все произошло слишком быстро. Один удар и Софье уже нельзя было помочь. Пока он пришел в себя, лже-Гаевская уже вернулась восвояси. То есть Окунцов, конечно, не знал, что перед ним вовсе не его бывшая престарелая супруга. А не сказал он потому, что пришлось бы объяснять причину своего визита. Убийство – это вам не несчастный случай, тут стали бы копать очень глубоко, история с дневником всплыла бы непременно, хотя… Вот чего я не понимаю: ему-то чего бояться? Ну ладно Колпачихин – он известный политик, с Двуреченским тоже понятно – если бы стало известно, что он нечист на руку, никто из продюсеров не захотел бы иметь с ним дела. Но гомосексуализм? Что тут такого? Сейчас быть гомиком чуть ли не почетно.

– Как, разве ты не слышала?

– О чем это?

– Ну как же. Окунцов собирается жениться на дочери известного продюсера. Свадьба, кажется, в августе. Об этом все газеты писали.

– Ах, вон оно что-о-о! Тогда понятно! Представляю, что сказал бы будущий тесть, узнай он, что жених дочки – обыкновенный петушок. То-то я гляжу, наш Курский соловей елозит, точно уж на сковородке. Небось уже спит и видит себя на вершинах хит– парадов. Вот паразит. Этот будет стоять на своем до последнего – ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю. И поймать его не на чем, повезло нашей мошеннице. Ох, как повезло. Такой куш отхватила!

– Ты про двести тысяч?

– Естественно. Ты ведь никаких денег не обнаружила?

– Нет. Хотя я, конечно, не искала. Я бы подумала, что Гаевская, получив такую сумму, просто уехала, не предупредив меня – на нее это было бы похоже, – но она не могла уйти пешком, а Николай побожился, что его услугами она не пользовалась. Поэтому я и решила, что… что ее… ну, убил кто-то из этой троицы, а деньги прикарманил.

– Нет, эти трое мараться бы не стали, – рассеянно проговорила девушка.

Вика надолго задумалась. Катя исподтишка наблюдала за ней, не решаясь нарушить ее молчание. Она выглядела встревоженной и Вика, казалось, была в этой непростой ситуации ее единственной надеждой.

– Послушай, – наконец заговорила Вика, – а ты? Неужели ты за все эти годы ничего подозрительного не заметила? Неужели не поняла, что перед тобой совсем другой человек?

– Как?! Как я могла это заметить? Я никогда не видела Гаевскую до ее выздоровления. Она пригласила меня на работу уже после того, как пошла на поправку. До этого меня и в деревне-то не было. Я же говорила тебе, что уезжала на заработки. Если ты права, что хозяйка – не та, за кого себя выдает, то, боюсь, что я общалась уже с ненастоящей Гаевской и воспринимала все ее странности как должное.

– Так странности все-таки были?

– Ну да. Она пряталась даже от меня. Эти ее вечные записки. Или, например, ее упорное нежелание выходить из своей комнаты. Я как-то сказала ей, что нужно больше дышать свежим воздухом, гулять…

– И что она ответила?

Катя мучительно покраснела:

– Послала меня подальше. Она иногда бывала очень грубой.

– Ясно. Но ты говорила, что всегда приносила ей завтрак в постель, имела возможность наблюдать ее с близкого расстояния.

– Эх, видела бы ты ее спальню, – невесело усмехнулась Катя. – Шторы вечно задернуты, из освещения – только маленькое бра. А еще полог и гора подушек. Среди всего этого разглядеть что-либо невозможно. Хотя, повторяю, у меня и мысли такой не было, что это не Гаевская, а кто-то другой.

– М-да, плохо дело. Все что у меня есть – это дневник, но этого недостаточно.

– А чем тебе поможет дневник? – Катя с опаской покосилась на обугленную тетрадь.

– Запись обрывается три года назад, понимаешь? Гаевская вела его постоянно, пусть с перерывами, но все же вела. Даже когда узнала, что стоит одной ногой в могиле, она продолжала делать какие-то записи. И вдруг – ни слова за три года. Разве не странно? Она даже не стала писать о своем выздоровлении, а это событие так событие, как считаешь?

– Но ведь тут что-то сгорело. Вдруг на сгоревших страницах были недостающие записи?

– Не-а. Не было там ничего. Если посмотришь повнимательнее, то поймешь, что там – только пустые страницы. Ну, может быть, две-три и сгорели, но, согласись, для трех лет жизни этого недостаточно.

– Да, пожалуй, – Катя кивнула.

Внезапно лицо ее просветлело:

– Слушай! Я знаю, кто может нам помочь опознать Гаевскую – баба Луша!

Невооруженным глазом было видно, как Катерина гордится собой, но увы – Вике это имя ничего не говорило. Заметив растерянность в ее глазах, Катя нетерпеливо поморщилась:

– Ну, господи, это же бывшая сиделка Гаевской. Кстати, родная сестра хозяйки твоего домика. Тоже бывшей…

– Бабы Маруси?

– Точно.

– Ну, баба Маруся нам точно не поможет, а вот ее сестра… Да это просто находка! Долго она проработала у Гаевской?

– Я слышала, что почти с того самого времени, как Ирина Анатольевна поселилась в Константиновке. Баба Луша не из этих мест, поэтому я ее мало знаю. Она с Дальнего хутора, это за лесом, позади коттеджного поселка.