Эндрю Клейвен - По ту сторону смерти

Убеждать Шторма было бесполезно. Он вперился в экран немигающим взором. Голова его находилась теперь практически на одном уровне с головой Бернарда. Харпер видела их лица, отраженные серебристым экраном: голливудского героя вестерна и ангела эпохи Ренессанса. Она наблюдала за ними с мрачной тревогой. Эти двое остались теперь ее единственными мужчинами, единственными собеседниками.

— Белхемское аббатство, — задумчиво повторил Шторм. — А как, ты говорила, называется их поместье? Белхем?

Сокрушенно вздохнув, Харпер вылезла из шезлонга.

— Ричард, — мягко произнесла она, подходя к столу. Ее тон заставил Шторма поднять голову и посмотреть в толстые линзы ее очков. Впрочем, не выдержав пронзительного взгляда Харпер, он тотчас же потупился. — Нет никакой необходимости знакомиться с ней таким экстравагантным способом — задавать глупые вопросы. — Шторм молчал. — Не проще ли попросить ее о свидании?

— Дело в другом, — буркнул Шторм, но в голосе его уже не было прежней уверенности. — Это же журналистика, Харпер. Здесь есть какая-то связь… — Он замолчал.

Харпер вздохнула и сунула трубку в рот:

— Как знаешь. — Она помолчала, потом добавила: — Но в таком случае — в любом случае — тебе следует кое-что узнать.

Шторм хотел возразить, но Харпер опередила его:

— Для отца София Эндеринг своего рода символ удачного восхождения по классовой лестнице. Знаю, ты наверняка считаешь, что в наши дни это не важно, но только не для него. Для Майкла Эндеринга это смысл жизни. Ее образование, положение в обществе — даже ее внешность — старик считает признаками хорошего тона, добропорядочности. Софию вырастили и воспитали такой, какая она есть, для того чтобы она поддерживала и укрепляла статус семьи. И в этом она преуспела, надо отдать ей должное. Она сдержанна, умна и довольно скрытна. Говорят, она может испепелить взглядом того, кто захочет заглянуть к ней в душу. В ее жизни нет места мужчинам, для нее существует только ее красота. Своих секретов она не поверяет никому.

Шторм упрямо вскинул подбородок:

— О'кей. Ну и что с того?

— А то, что, принимая во внимание некоторые детали ее биографии, логично предположить, что если у нее и есть сердце, то она держит его на замке. Но мне сдается, что если когда-нибудь она сбросит маску неприступности, перед тобой окажется создание столь же хрупкое, сколь и драгоценное.

— Ис-то-ри-я, Ричард, ис-то-ри-я, — передразнил Бернард, когда Шторм ушел. — История, окутанная тайной.

— Помолчи, — проворчала Харпер.

Она стояла у окна, опираясь на трость, задумчиво кусала мундштук и хмуро разглядывала затянутое туманной дымкой стекло.

Бернард, в толстом шерстяном свитере, отодвинувшись от стола, сидел, скрестив руки на груди и поглядывая на нее глазами паяца.

— Ты ведь не все ему рассказала, верно?

Харпер фыркнула:

— Я рассказала все, что ему нужно знать.

— Харпер, я тебя умоляю.

Она снова фыркнула. И еще больше помрачнела. На стекле блестели капли дождя. Капли конденсата. Размытые очертания улицы: кирпичные дома напротив, в окнах горел свет. На углу призывно мерцала вывеска паба «Журавль».

— Ты смотрела его первый фильм? — не унимался Бернард. — «Призрак»? Смотрела?

— Давным-давно, — буркнула Харпер.

— И что же? Он случайно преодолевает пять тысяч миль, чтобы работать с тобой. Случайно читает эту историю. Она случайно оказывается рядом. Именно она…

— Знаешь, приятель, случайность не такая уж редкая штука.

Бернард лениво потянулся.

— Знаю. Но когда мы приближаемся к заветной цели, когда чувствуем, что след еще не остыл, случайности происходят все чаще и становятся все более знаковыми. — Он вдруг подался вперед. — Это неизбежность, моя милая. Ричард Шторм именно тот, кого мы ждали. Именно Ричард Шторм привел все в движение. И ты сама это знаешь.

— Пусть так, все равно. Я не хочу, чтобы он пострадал. Это не его дело. Мое.

— Это наше дело! — запальчиво произнес Бернард. — Мне казалось, что прошедшие двадцать лет не остудили твой пыл. Мы не можем уберечь Ричарда от его собственной судьбы.

— Не говори ерунды, — осадила его Харпер. — Судьбы! — Она вынула трубку изо рта и пальцем нарисовала на запотевшем стекле какую-то фигуру.

— Ты не сказала ему, что мать Софии, прежде чем повеситься, вскрыла вены…

— Пустые слухи. Констебль, давший показания, был не в своем уме.

— Она вскрыла вены…

— Ты не можешь ничего доказать. Семья никогда не говорила об этом. У нас есть сотня других, куда более крепких зацепок, тысяча…

— Она вскрыла вены, — стоял на своем Бернард, — и кровью нарисовала на стене…

Рука Харпер безжизненно повисла. На стекле остался оплывающий символ — что-то вроде подковы с восьмеркой внутри.

— Вот именно, — торжествующе заявил Бернард. — Она нарисовала знак Яго.

Иногда жизнь текла перед ее глазами словно кадры иностранного фильма с субтитрами. Иногда люди со своими страстями и пороками, ложью, склонностью задним числом оправдывать неблаговидные поступки были настолько наивны, неискушенны и безыскусны, что одно-единственное слово или нечаянный жест выдавали их с головой.

На уик-энд София приехала в поместье Белхем. Она, ее старшая сестра и брат пили кофе в утренней гостиной, небольшой светлой зале с красивой, богатой обстановкой. В высокие, от пола до потолка, окна проникали лучи скудного зимнего солнца, которые мягким отсветом ложились на буфет, столики для закусок и висевшие на кремовых стенах старые полотна с пасторальными сценками среди живописных развалин.

Присутствующие расположились лицом друг к другу. София в белой блузке и широких светло-бежевых брюках сидела, заложив нога на ногу, на стуле со спинкой, изображавшей лиру, в духе английского неоклассицизма; слева от нее на мягкой кушетке — Лаура. Справа, в кресле во французском провинциальном стиле, расположился Питер. Стул отца — его массивный трон, «чиппендейл» XVIII века — пустовал, и светлый солнечный блик на спинке словно временно замещал хозяина.

Маленький Саймон, пятилетний сын Лауры, племянник Софии, ползал под столом. Он возил взад-вперед по ковру игрушечный автомобиль Бэтмана — подарок тетки на Рождество — и отчаянно колотил фигуркой человека-летучей-мыши о зловещую, в виде когтистой лапы грифона, ножку стола.

София, помешивая сахар в чашке с кофе, устало наблюдала за ребенком. Она чувствовала себя совершенно разбитой. Слишком много работы, слишком мало сна. Тук-тук, тук-тук. Слишком много тревожных мыслей и ночных кошмаров. До аукциона осталось две недели. София, тот, кто купит картину … Все эти дни голос несчастного — «восставшего из мертвых», как он сам себя называл, — звучал у нее в ушах. Он — это Дьявол из Преисподней. А потом его тело выловили в Темзе. Тук-тук. Его обаятельное лицо с мертвыми, пустыми глазницами стояло у нее перед глазами, когда она просыпалась.