Дылда Доминга - Erratum (Ошибка)

- Нитра, зачем ты пришла? - спросил он ведьму с длинными черными волосами, дождем спадающими на ее грудь и спину.

- Сказать тебе о том, чего ты еще не знаешь.

- Ты не гоняешься за сенсациями, не делаешь глупостей, как другие, не принимаешь решений необдуманно, - он обходил ее по кругу, рассматривая ее тонкий стан, но от тонкости ее тела едва уловимо веяло огромной силой. Она была одной из тех, кто редко появлялся у него в покоях, но уж если появлялся, то весть обычно была нешуточной, и к ней следовало прислушаться. - Так о чем ты?

- О катастрофе с самолетом.

- Что о ней? - Ник нахмурился, ему неприятна была эта тема, и он предпочел бы, чтобы о ней никто не вспоминал.

- Ты знаешь, что в ад поступили погибшие?

- Да, знаю.

- Все, кроме одного.

- И что? - Ник безразлично блуждал взглядом по деревянным панелям в кабинете. - Должен же хоть кто-то из них быть лучше остальных.

- Но он не из самолета, это человек, который погиб на аэродроме.

- И?

- Это бывший падший, - произнесла Нитра, и Ник замер на месте, как от удара.

- Что тебе об этом известно? - Спросил он, сверля ее взглядом.

- Я общаюсь с демонами, - ответила она, - и я внимательно изучаю вновь прибывших. И, в конце концов, - добавила Нитра, - я видела место происшествия и Грерию.

Не успел он закончить гневное движение рукой, как она продолжила.

- Об этом неизвестно больше никому, и не будет известно. Но ты должен знать - это был он. Самаэля больше нет. Грерия не в себе, насколько я могла понять.

Ник опустился в кресло за столом, не в силах что-либо сказать. Он дорожил Самаэлем, несмотря на все его выходки и своеволие. Они так долго были вместе, они вместе сошли. Он практически вслух признал, что рад тому, что падший освободился, принял произошедшее чудо, и вот - его больше нет. Неужели все чудеса для темных оборачиваются лишь смертью? А как же прощение и добровольная жертва, о которой твердил Небирос? Ему хотелось сотрясти своды своего царства так, чтобы у ангелов попадали кружки со столов, и столы тоже. Но разве это вернуло бы ему Самаэля или облегчило боль? Если бы падший оставался в его владениях, он мог бы его воссоздать хоть из пыли, но только не там, только не после того, как он превратился в человека.

- Почему для него не подействовал закон смертного? - скорее себя, чем ведьму, спросил Аба.

- Для него сохранились законы рожденных здесь: кто погибает в аду - тот погибает в нем навсегда.

- Я знаю свои законы, - заорал он, - и я могу их менять.

- Но там - нет, - покачала головой Нитра, и оспаривать ее правоту было бессмысленно.

- Но ведь он умер там, а не здесь.

- Пожалуй, он давным-давно умер здесь, - произнесла она, - и чудо состояло в том, что ему позволено было еще раз увидеть мир.

- Неужели для настоящего чуда он совершил мало? Им мало было его жертвы?

- Возможно, здесь он совершил столько, что едва ли окупалось одной жертвой, - ответила Нитра, опуская глаза в пол, чтобы не гневить хозяина.

- Ты права, Нитра, это было всего лишь глупой фантазией - решить, что ему будет позволено счастливо жить среди смертных. - Она видела, что он раздавлен новостью. - А что с ведьмой?

- Как я уже говорила, она не в себе, - ответила Нитра.

- Хорошо, что сказала, - он тяжело поднялся с кресла. - Что тебе нужно?

- Ничего, - ответила Нитра, кланяясь ему. - Мы с моими ученицами проведем сегодня мессу по Самаэлю. - С этими словами она покинула комнату.

А Ник набросил пиджак, чтобы не выделяться в мире смертных.

Небо померкло, деревья прекратили качаться от ветра, трава выцвела и высохла, птицы перестали взлетать с легкостью. Время стало ползти, словно гусеница, у которой нет ни цели, ни места. Девушка шла босиком по аллеям парка, плитам площади, каменным узким лестничкам, дворикам из булыжника, а под ногами горел адский песок, и не было ни покоя, ни света, лишь туман слез и боль, нескончаемым потоком омывающая ее душу. Столкнулась с каким-то парнем, он хотел было выругаться, но взглянув в ее безумные глаза и на растрепанные волосы, промолчал и поспешил своей дорогой. Она не видела его, она не замечала почти ничего вокруг, только казалось, что мир замер, и скорбь выступила на поверхность костлявыми руками старух, их запавшими щеками и двигающимися не в такт губами.

Грерия подошла к заливу и опустилась на плиты набережной. Ее юбки дергал ветер в разные стороны, брызги время от времени попадали на лицо, а ей казалось, что это руки Самаэля нежно дотрагиваются до нее. Она не хотела больше сражаться, просто сидеть здесь, не хотела двигаться - просто лежать рядом с ним. Просто быть всегда с ним, вдыхать один и тот же воздух, знать, что продолжение его вдоха - это ее выдох, и так до бесконечности, закат, сменяющийся рассветом, вечный бег солнца в ладонях двух близких людей.

Надежда. Когда-то у нее была надежда, потом мечта, которая выскользнула из рук, едва явившись, а потом не осталось и этого. Как светлый и наполненный мир на поверхности вдруг стал адскими пустошами с их растрескавшейся землей и летящим песком? Она не могла понять. Вокруг больше не было демонов, но сама пустота стала слишком похожей на ад. Надежда умерла, мечта улетела. Иногда ей снились его крылья, белые, сияющие, как сама суть света. Иногда она была счастлива, когда не знала ничего, кроме сна.

Грерия смахнула несколько капель с лица и всмотрелась в даль. Оттуда к ней тянули руки несчастные женщины, потерявшие любимых, соль их слез смешивалась с волнами моря, от их слез рождались океаны, весь мир был наполнен ими: водой, болью, жизнью.

Легче ли было никогда не иметь? Она была ведьмой, ее имя было синонимом зла, скольких людей она заставила страдать, скольких проливать слезы, но разве это была она? Той женщине было все равно. А эта девушка была настолько живой, настолько счастливой, насколько сейчас была опустошенной и больной. Заика с протянутой рукой, застывшая на одном слове, одном имени - его. Все звуки набережной сливались в одну песню - о нем.

Она часто вздрагивала, когда в толпе ей мерещилась его фигура. То в чьей-то улыбке чудились его черты, то в уголках чьих-то глаз таилась его усмешка. Временами Грерия всерьез задумывалась: не растворился ли он среди людей? Но если и так, то на такие крохотные частицы, что ей было не собрать его воедино за всю свою человеческую жизнь. Самаэль - белозубая улыбка на фоне неба. Самаэль - как хотелось слышать его имя, чтобы осталось хоть что-то, за что она могла бы держаться, хотя бы звук.

Он не был человеком, он не был больше падшим, его бесполезно было искать в аду или на небесах. Единственное, чем он мог и должен был быть - человеком, но кто мог знать, что его век будет так недолог. Яркая вспышка, растворившаяся без следа. А люди все также идут по своим делам, танцуют мальчишки на площади под звуки гитары и барабанов, гудят сигналами машины, толпясь в пробках, горд гремит и живет своей жизнью, но во всем его многообразии и ритмах нет единственного звука - звука его сердца. Можно брести дальше, можно мести улицы или кричать что-то из булочной в белом фартуке, можно прыгнуть со скалы в обрыв, или броситься в гущу машин - это не изменит тишины, оставшейся после его ухода.