Алекс Белл - Девятый круг

— Не знаю, — ответила она. — Я испугалась. Совсем потеряла голову. В сумке лежала наша арендная плата.

Я вздохнул:

— Послушай, Кейси, если что-либо подобное когда-нибудь случится с тобой снова, отдай им то, что они хотят, и беги прочь так быстро, как только сможешь. Даже если у тебя через плечо висят все твои сбережения. Отдай то, что они хотят. Оно не стоит твоей жизни.

Кейси кивнула:

— Я знаю… Дело в том, что прежде со мной ничего подобного никогда не случалось. У моих родителей много денег. Мы всегда жили в хороших условиях… — Она умолкла.

— Если бы я дал тебе столько денег, сколько ты получаешь за свою работу, ты стала бы по ночам оставаться здесь, в своей квартире? — вдруг спросил я.

Услышав такое предложение, она вздрогнула.

— Габриель, я не могу сделать этого, — сказала она, — Я не могу брать у вас деньги.

— Для меня деньги не имеют значения, — быстро проговорил я. — Поверь, я очень обеспеченный человек, это никак не отразится на мне. Послушай, сейчас у тебя нет возможности подумать даже о себе, а ведь скоро тебе придется заботиться и о своем ребенке. Пожалуйста, позволь мне помогать тебе. И мне совершенно ничего не нужно взамен.

Несколько секунд она колебалась, покусывая губу. Потом молча кивнула, ее глаза снова наполнились слезами, и она рассказала мне правду о том, как ее родители, узнав о ее беременности, отреклись от нее и как она в панике бежала от них, прихватив с собой младшего брата.

— У нас произошел большой скандал с руганью и криками, — рассказывала она упавшим голосом. — Мой папа обозвал меня вруньей и… грязной шлюхой. А ведь я никогда даже не целовалась с мальчиком, не целовалась по-настоящему, в губы… если не считать того, что сейчас произошло там, внизу. Да, один раз я поцеловала Гарри в щеку — он был моим приятелем, когда мне было четырнадцать, — но разве это считается? Ведь нет же? Под конец я даже не могла смотреть на своего папочку, потому что он даже не пытался скрыть отвращения, которое испытывал ко мне, а я не могла заставить себя видеть выражение его лица, с каким он смотрел на меня.

Они говорили, что я и мой бойфренд должны обладать хоть каким-то чувством ответственности. Они говорили, что он должен поддерживать меня, хотя я продолжала твердить им, что никакого бойфренда у меня нет. Единственным местом, куда я могла уйти, был дом бабушки и дедушки, но они сказали, что не могут принять меня. Они сказали, что это не то место, где я смогу найти убежище вопреки воле моих родителей. Знаете ли вы, какое чувство испытываешь, оказавшись в таком состоянии, когда уже больше не можешь просить о помощи, потому что если в ответ еще раз услышишь от еще одного человека «нет», то потеряешь всякую надежду?

Вот почему я захотела, чтобы Тоби был со мной. Он никогда не осуждал меня и был единственным, кто поверил мне. У меня никогда ни с кем не было секса, но если бы даже и был — разве это настолько мерзко, что все они должны так ополчиться против меня? Я не могу представить себе, какой ужасный поступок должен был бы совершить Тоби, чтобы я перестала его любить. Я опасалась, что они могут сделать так, что я больше никогда не увижу брата. Поэтому когда я уходила, то забрала Тоби с собой. Некоторое время мы ютились в ночлежке, пока не перебрались сюда… Но я не могу присматривать за ним. У меня нет денег — доступ к банковским счетам, который был у меня раньше, родители заблокировали, поэтому я больше не могу пользоваться кредитными картами. И все дело в том, что я не хотела оставаться в полном одиночестве, не имея рядом ни единого близкого мне человека. Это вы можете понять?

О да, я мог это понять гораздо лучше, чем она думала.

— Ведь вы не намереваетесь спать со мной, верно? — спросила она, исподлобья взглянув на меня.

Я покачал головой:

— Я только хочу помочь тебе, это все. И обещаю, что никогда не сделаю ничего против твоего желания. Ты не должна бояться просить меня о помощи.

Кейси улыбнулась мне, ее лицо выражало одновременно и сомнение, и надежду.

— Кстати, а где вы научились так здорово драться?

Я помедлил в надежде, что она не видела, как я чуть не перерезал горло тому пареньку. Сказать ей правду? Стоит ли мне идти на риск разрушить доверие, которое я должен создать между нами?

— У вас в шкафу тоже есть свои скелеты, да? — спросила она с мягкой улыбкой. — Все нормально, вы вовсе не должны рассказывать мне об этом, если не хотите.

Но теперь-то я должен был рассказать ей — и из-за того, как она это сказала, и из-за той доброй улыбки, которой она меня одарила. И прежде всего я посчитал бы себя последней скотиной, если бы не доверился ей после того, как она так откровенно поведала мне свои секреты. Когда я закончил свои признания, она, к моему удивлению и облегчению, не приняла их за бред сумасшедшего, не отстранилась от меня, не насторожилась, не испугалась.

— Я сожалею, что обманывал тебя… Мне очень не хотелось выглядеть перед тобой ненормальным или кем-то в этом роде.

— Да, я понимаю, почему вы так поступали.

— Значит, ты веришь мне? Не думаешь, что я сочиняю все это?

— Несколько дней назад я сказала вам, что у моего ребенка нет отца, — сказала она с кривой улыбкой. — В то, что вы могли страдать потерей памяти, мне поверить не трудно, даже если вы не признаете достоверность моей истории.

Я замялся, чувствуя себя виноватым.

— Ничего. Я понимаю, как это звучит, — продолжила она, пожав плечами. — Вляпаться по глупости в историю, а потом объявить себя непорочной Девой Марией… Но послушайте, Габриель, если бы это не было правдой, с какой стати в наш век и в наши дни стала бы я утверждать такое? Я знаю, что, если начну провозглашать себя беременной девственницей, люди объявят меня шлюхой и проституткой. Ведь я не дура, хотя окружающие, похоже, нередко думают иначе из-за раскрашенных волос, пирсингов и татуировок. Но боже мой, если бы я решила скрыть правду, то должна была бы говорить, что меня изнасиловали. Люди непременно поверили бы в это и жалели меня, а не презирали и не смотрели на меня с отвращением. Сейчас я думаю, что это нужно было сказать и родителям. Тогда я по-прежнему жила бы дома, и все, кого я любила, суетились бы вокруг меня. И я никогда не узнала бы, как мало для них значу. Я по-прежнему продолжала бы думать, что это такие люди, какими я всегда их считала.

Она не лгала мне. Я видел это по ее лицу — она не только считала, что говорит правду, она действительно говорила ее. Наверное, я все время знал это.

— Прости меня, — сказал я, стараясь, чтобы в моем голосе не прозвучали нотки грусти и усталости. — Да, я верю тебе.

Почувствовав, что она все еще сомневается, я рассказал ей о некоторых случаях, происшедших со мной в последнее время. Разумеется, рассказал не все, поскольку не хотел ее пугать. Так, я ни словом не обмолвился ни об объятом пламенем демоне, который едва не обезглавил Стефоми возле церкви Святого Михаила, ни о получаемых мною странных записках. Не сказал я ей и о клочках черной шерсти, следах когтей и треснувшем зеркале в номере отеля, где жил Стефоми… Я знал, что Кейси верующая, — еще раньше она мне говорила, что все члены ее семьи католики. Но большинство верующих людей, даже если они действительно верят в существование ангелов и их антиподов — дьяволов, не в состоянии поверить в то, что дьяволы и ангелы могут расхаживать по Земле как вполне физически осязаемые персонажи, размахивая огромными мечами, раздирая оконные шторы, оставляя клочья черной шерсти на креслах и превращая в комки льда вино в бокалах на высокой тонкой ножке…