Сергей Арно - Роман о любви, а еще об идиотах и утопленницах

— Вон, вон к тому парадняку рули! — распорядился Мелодий, указав в угол двора.

Андрей остановил экипаж перед дверью.

— Как тащить-то, — он смерил взглядом фигуру инвалида.

— А фиг ли тащить, я сам…

Мелодий откинул одеяло, нетрезво поднялся на ноги и взялся за коляску. Оказалось, что одна нога у него была поджата, создавая иллюзию отсутствия. Андрей смотрел на него, еле сдерживая готовое прорваться негодование. Он терпеть не мог, когда его надували. Хотя надували его или нет, тоже было непонятно, ведь Мелодий и не утверждал, что не умеет ходить.

Несколько мгновений Андрей боролся с душевным порывом дать Мелодию по башке кулаком, но вместо этого добродушно улыбнулся.

— Давай помогу, а то еще с лестницы упадешь.

— Это даже очень может быть.

Они взяли инвалидное кресло за подлокотники и подняли до первого этажа. Мелодий позвонил несколько раз подряд.

— Ну где, старая карга? На свидание, что ли, убежала? Где, зараза старая!!

Он начал неистово барабанить в дверь кулаком. Андрей знал, что старуха-то уж точно инвалидка и со своим увечьем далеко уползти не могла.

— Это ты, Мелодий-пьяница? А с тобой кто, мужик такой? — наконец раздался булькающий старушечий голос из прикрепленного над дверью динамика.

— Со мной?! Никого со мной нет… — проговорил Мелодий, качнувшись вперед, так что ему пришлось опереться рукой о дверь, потом, не отрываясь от двери, оглянулся на Андрея, о котором уже забыл. — А, это!.. Это Копейкин, сослуживец мой… он мне… мы с ним работаем вместе.

Замок щелкнул, дверь открылась. Андрей, одной рукой поддерживая Мелодия, другой толкая перед собой инвалидное кресло, через прихожую вошел в комнату. Старуха восседала в кресле посреди просторной комнаты, повелительно глядя на вошедших. Обстановка помещения была убогая, можно сказать, нищенская, и властная старуха посреди хлама выглядела нелепо.

— Спасибо тебе, матушка, за доброту твою, — заговорил Мелодий, пытаясь поклониться в пояс.

— Заткнись, Мелодий, из-за Марианки тебе экипаж даю! Иначе бы не получил никогда… Марианку благодари!! А это кто с тобой, мужик какой, Юрка, что ли?! — щуря слабые старческие очи, в гневе воскликнула зеленоволосая старуха.

— Здравствуйте, бабушка! — сладким голосом начал Андрей. — Помните, мы с вами в кафе встречались, мы там с Кристиной, внучкой вашей, сидели…

Андрей отпустил локоть Мелодия и сделал два робких шага к инвалидке, чтобы она могла его разглядеть.

— Нет, ты — Юрка, сволочь! Чего, пытать меня пришел, мужик проклятый?!

— Да эт не Юрка, эт Копейкин, друг мой. Сослуживец мой… — сильно качнувшись вперед, встрял в разговор Мелодий.

Старуха, как и тогда в кафе, сжала кулачишку и с ненавистью потрясла им в воздухе.

— Смотри, мужик!

— Я, бабуля, не мужик, — Андрей решил пойти напролом и, подойдя к старухе ближе, присел и склонился, уперев руки в колени, чтобы быть с ней одной высоты. — Мне позарез нужно увидеть Кристину. Где ее найти можно?

Старуха молча смотрела на Андрея своими глазищами, открывая иногда рот, как рыба на берегу.

— Вон! — вдруг рявкнула старуха нечеловеческим голосом. — Проваливай отсюда, мужик! Себе, иди себе, проклятый Юрка!! Вон иди, как!.. — от возмущения она путалась в словах и махала кулаками.

Андрей стоял все так же склонившись, без страха глядя на грозную, разбушевавшуюся старуху. Ее зеленые волосы, нарумяненные щеки, наведенные черной краской брови, алые губы… да и весь вид производил впечатление чего-то ненастоящего, необъемного и плоского, старуху словно бы нарисовал кто-то… и оживил зачем-то.

Андрей постоял так еще минуту, глядя на разгулявшуюся старость, потом разогнулся и неторопливо пошел из комнаты. Мелодий последовал за ним. Вслед им неслись старушечьи проклятия.

Поначалу, до того как появилась старуха, Мелодию туго приходилось без транспорта. Сидеть на панели, поджав ногу, тяжело и холодно. Вечные недруги нищих — насморки и радикулиты — изнуряли плоть, и догадливый Мелодий придумал способ просить милостыню в тепле и комфорте. Возле входа в метро «Василеостровская» Мелодий обнаружил люк.

Дома он сколотил из досок небольшой поддон с дыркой в середине и на следующий день, рано поутру, когда народу еще не так много, пришел к люку, снял крышку, поддон установил сверху на отверстие, водрузил рядом «копилку», была у него такая счастливая кепка для денег, сам по пояс опустился в люк, укрепившись там ногами на металлической ступеньке. Полы куртки закрывали отверстие, и с виду казалось, что половина человека стоит на деревянном поддоне. Уродство такого рода вызывало щедрость меценатов, и в «копилку» сыпались деньги. И хотя погода была прохладная, но Мелодию это было «по барабану»: нижняя половина туловища его нежилась в сыром тепле, а верхняя, вызывая материальное сострадание прохожих, красовалась наверху и, подогретая снизу, тоже не мерзла. Изредка, правда, из-под Мелодия вырывались струйки пара, но спешащие мимо прохожие на странное явление покалеченного организма внимания не обращали.

Иллюзион этот длился целую неделю, и Мелодий, вечерами развалившись на продавленном диване в грязном и затертом халате с гавайской сигарой в зубах, проглядывал автомобильную газету с рекламами иных марок, уже прикидывал в уме, какую из них выбрать?.. Но лафа кончилась неожиданным скандалом.

Как-то днем Мелодий, имитируя полчеловека, скорбными кивками выражая благодарность прохожим за их щедрость и не замечая опасности, которая уже несколько раз прошла мимо него, мысленно представлял свою жизнь в радужных красках, на которые хватало воображения: берег океана, блестящий «мерседес»… Опасность эта в виде трех мужиков в кирзовых сапогах, желтых куртках со строительными касками на головах с растерянным видом уже несколько раз прошла мимо Мелодия. Они внимательно смотрели то в бумагу с планом, то на асфальт вокруг себя. Возможно, они так и ушли бы, не обеспокоив мечтателя, а план бы потом поправили. Но именно в тот момент, когда рабочие остановились возле беспечного Мелодия, какой-то жалостливый прохожий бросил в кепку инвалиду десятирублевую купюру. Иллюзионист Мелодий молниеносно накрыл купюру рукой, но… шаловливый ветерок оказался ловчее, он выхватил бумажку из-под немытой ладошки и пошелестел ею по асфальту прочь от инвалида. Мелодий рванулся вслед, оголив часть отверстия люка, отчего оттуда вырвался на свободу большой клуб пара. От опытных глаз рабочих это явление не скрылось. Они за руки рывком выдернули Мелодия из люка и навешали ему таких тумаков и пенделей, какие он помнил долго, а потом отвели в милицию платить штраф.

После того случая Мелодий перешел на жизнь кочевую: ездил в старухиной коляске по электричкам. Давали, правда, мало, совсем мало, но жить кой-как было можно и даже хватало на взносы в Союз нищих Санкт-Петербурга. Зато потом можно было выпросить матпомощь или съездить в санаторий за полцены в Коктебель или поближе, в Комарово… Но в последнее время фиг какие путевки давали, начальство само ездило. Обнищал союз. Вот раньше были времена! В перестройку народ прямо как озверел от благотворительности, подавали тогда нищим направо и налево все, кому не лень, и обогатились многие, дач себе понастроили, квартир, машин напокупали. Да и Союз нищих процветал, приобрел Дом нищего, где можно было отдохнуть после работы, посидеть в ресторане, поиграть в бильярд… — словом, оттянуться. Тогда, чувствуя наживу, в союз полезла всякая шваль. Пару дней, бывает, посидел с поджатой ногой на панели — и уже в союз лезет, от проституток валютных отбоя не стало, даже поэты, книжки свои на Невском продававшие, просились, но их пинками выгнали.