Сергей Арно - Роман о любви, а еще об идиотах и утопленницах

— А родник этот у нас тут, на Петроградской, говорят, где-то на Подьяческой в подвале. Ну, выпьем, что ли?

— Да глюки это все, — снова повел свою линию рыжий. — Самые обычные глюки, дом старый испарения выделяет.

Мелодий выглядел трезвее окружающих, и чем больше пил, тем больше трезвел. Это была его удивительная особенность: то с малого количества вдруг пьянеть мгновенно, то пить больше всех и трезветь только. Они выпили еще. Но это Андрей же был как в тумане, голова совсем отключилась, он, конечно, слышал дальнейший разговор, но уже не понимал, о чем речь. Потом Мелодий с рыжим ушли за добавкой, обещали привести женщин, предупредив, что они уже ничего не могут и вся надежда на Андрея. Андрей еле поднялся из-за стола, тело его вело из стороны в сторону. Сделав несколько шагов к дивану, чтобы удержать равновесие, схватился рукой за крышку комода, дверца его, слабо прикрытая, вдруг с грохотом открылась, и Андрей увидел бледную женщину лет тридцати пяти, она лежала в комоде и не шевелилась.

— Елы-палы!! Это ж труп!

Григорий Иванович Крылов сидел в своем кабинете на втором этаже до девяти вечера, когда все сотрудники уголовного розыска уже разошлись и только внизу оставался дежурный наряд. Надо же так случиться, что первое дело, которое ему досталось, — стопроцентный глухарь… два глухаря. Ни одного свидетеля, ни одной зацепки. Обе жертвы умерли в мучениях насильственной смертью.

Версия ограбления отметалась первой: у обеих жертв взять было нечего — бомжи, селившиеся в подвалах и ночлежках. Обе жертвы были найдены ранним утром лежащими на набережной Невы. На теле не имелось следов насилия, только мышцы тела окоченели в напряжении, и лица… лица были невероятно искажены, это было странное сочетание гримасы ужаса, смешанной с радостью. Словно бы человеку перед смертью было страшно и смешно одновременно. Крылов видел такое впервые и про себя назвал «гримасой черного юмора».

Результаты вскрытия показали уж совсем странные вещи…

Крылов перевелся в уголовный розыск из Управления по борьбе с экономическими преступлениями. Его всегда тянуло работать в уголовном розыске, с детства, но жизнь сложилась иначе, и вот — повезло… И сразу два глухаря. Первое убийство было совершено несколько месяцев назад до его прихода в уголовный розыск и повисло на отделе мертвым грузом, о нем он знал по фотографиям и по отчетам капитана уголовного розыска Скворцова, вышедшего месяц назад в отставку.

О Скворцове говорили разное: одни считали его превосходным служакой, раскрывшим десятки дел, другие, не отрицая положительных его качеств, утверждали, будто на этом последнем деле он надорвался и даже тронулся умом и что на пенсию его отправила психиатрическая комиссия. Разбирая его отчеты, Крылов думал о том, что психиатрическая комиссия приняла взвешенное решение: протоколы и отчеты были крайне запутаны, складывалось впечатление, что Скворцов умышленно или неумышленно пытался запутать дело, увести его в какой-то абсурд.

Никаких зацепок… В обоих случаях фигурировал только один человек — Яков Афанасьевич Фетисов, с ним, пожалуй, стоило поговорить отдельно.

Григорий Иванович сдал ключи и, попрощавшись с дежурным капитаном, вышел на улицу. Промозглая погода ранней петербургской весны навевала тоску, мерзко было не только на улице, но и на душе. Остатки мокрого снега хлюпали под ногами. Крылов направлялся к набережной Невы. Неторопливо пройдя через Марсово поле, перешел проезжую часть и остановился с левой стороны от Троицкого моста. На другой стороне Невы, озаренная мутными световыми пятнами фонарей, громоздилась Петропавловская крепость. Григорий Иванович полюбовался открывающимся видом, который видел уже тысячи раз, но каждый раз по-новому. Этот всегда мрачный город поражал его, вызывая противоречивые чувства любви и отвращения.

Рядом с мостом располагался гранитный спуск к воде, там и был найден второй труп. Григорий Иванович, ежась от ветра, спустился к тому месту. Неподалеку от спуска, на льду под мостом, сидел рыбак. Сюда, под мост, с трудом достигал свет от фонарей с набережной, и его темная фигура в сумерках казалась огромной, неживой, как вбитая в дно свая. Крылов знал, что застанет его здесь в этот час. Рыбак сидел не шевелясь. Следователь постоял некоторое время на гранитном спуске, с непривычки опасаясь выходить на лед, потом, осторожно ступая, подошел к рыбаку.

— Яков Афанасьевич!

Рыбак никак не отреагировал. Следователь тронул его за плечо. Рыбак вдруг вскочил и, отступив назад, сорвал с головы наушники, надетые сверху на вязаную шапку.

— Кто здесь?!

— Простите, я вас напугал, — извинился Крылов.

В руке рыболова зажегся фонарик, он рассмотрел сощурившегося следователя.

— Ах, это вы, — смутился Яков Афанасьевич. — Сразу не признал, помню, что из розыска уголовного. Зовут как, извините…

— Григорий Иванович. Я, честно говоря, не думал, что вы меня вообще вспомните.

— Я лица хорошо запоминаю, — признался Яков Афанасьевич. — А вы, значит, прогуливаетесь?

— Да вот, после работы решил подышать да посмотреть заодно, как у вас рыбка клюет.

Яков Афанасьевич окинул его взглядом.

— Пальтишко у вас больно дохленькое для прогулок, еще и без шапки, а рыбка клюет паршиво. Какая уж тут, в Неве, рыбка, одна кабзда непристойная.

— Почему тогда ловите?

— А это загадка природы — почему человек ловит. Вы ведь тоже ловите, правда, не рыбку… Ладно, говорите, зачем пришли. Вас ведь другая рыбка интересует.

Рыбак усмехнулся. В темноте лицо его трудно было разглядеть, из-под вязаной шапки поблескивали только глаза; ростом он был выше Крылова, на целую голову выше. Что-то вдруг кольнуло в душе следователя, ему сделалось неприятно и тоскливо, захотелось домой.

— Ну, что отмалчиваетесь, небось по поводу того жмурика притащились. Да я уж все рассказал, все запротоколировано, подписано…

— Это правда, что все запротоколировано, — поежился от холодного порыва ветра Крылов. — А вы тут что, всю ночь сидите? — Крылов посмотрел на пустую, слабо освещенную набережную и добавил: — Небось страшно.

— Да не темните Григорий Иванович, и так темнота кругом. Что, пришли сказать, что странной смертью он помер? Что не умирал так никто раньше?

— А вы почему думаете, что странной? — спросил Крылов, доставая сигарету и закуривая.

— Дак, то ж на его рожу взглянуть было достаточно, такая гримаса в ужасном сне не приснится. А ночью я здесь не сижу. Я как раз сейчас домой собирался. Хотите, пойдемте вместе, по пути поговорим.

Яков Афанасьевич сложил свои странные нерыболовные принадлежности в ящик, на котором сидел, повесил его на ремне через плечо, и они вместе поднялись на набережную.