Дин Кунц - Нехорошее место

Но самое скверное – это невидящий взгляд, который Фрэнк устремил на Дакотов. И даже не на них, а сквозь них. Смотрел и не узнавал. Рот его был открыт, будто он уже давно силится заговорить, но никак не сообразит, с чего начать. Бобби встречал такое выражение у нескольких пациентов интерната Сьело-Виста – у тех, кто по умственному развитию значительно отставал от Томаса.

– Давно он у вас? – спросил Бобби и двинулся к Фрэнку.

Джулия схватила мужа за руку.

– Не подходи.

– Он появился около семи, – ответил Фогарти. Значит, после того, как Бобби вернулся в агентство, Фрэнк странствовал неизвестно где еще полтора часа.

– Торчит здесь уже три часа, – продолжал Фогарти, – а я сижу тут и ломаю голову, как с ним поступить. Задачка не из легких. Иногда на него находит что-то вроде просветления: он реагирует на голос и более или менее толково отвечает на вопросы. А то вдруг начнет тараторить без умолку, вопросы и слышать не хочет. Наверно, ему просто надо выговориться. Болтает, болтает, хоть колом огрей – не остановится. Про вас, к примеру, он мне уши прожужжал. – Фогарти нахмурился и покачал головой. – Если вам пришла охота лезть в петлю, дело ваше. Но меня увольте. Нечего меня впутывать в эту кошмарную историю.

На первый взгляд доктор Лоренс Фогарти казался этаким добрым дедушкой, который в бытность свою врачом наверняка снискал любовь и уважение всей округи за бескорыстие и преданность делу. Голубоглазый, пухлолицый, с густой седой шевелюрой – ну прямо Дед Мороз, только что не такой упитанный. Одет он был так же, как и при первой встрече с Бобби: серые брюки, белая рубашка, синий джемпер и шлепанцы.

На носу сидели бифокальные очки, поверх которых он поглядывал на гостей.

Но, присмотревшись повнимательнее, Бобби заметил, что голубые глаза вовсе не лучатся добротой, а сверлят собеседника стальным взглядом; пухлое лицо кажется чересчур уж пухлым – как у человека, который пожил всласть, ни в чем себе не отказывая. Это было лицо не доброго дедушки, а скорее безвольного сибарита. Можно себе представить, какой обаятельной улыбкой улыбался бы широкоротый Фогарти, будь он тем самым милягой-доктором, однако лицу настоящего дока Фогарти этот широкий рот придавал хищное выражение.

– Говорите, Фрэнк о нас рассказывал? – сказал Бобби. – Зато мы про вас ничего не знаем. А хотелось бы узнать.

Фогарти опять нахмурился.

– Ну и хорошо, что не знаете. Хорошо для меня. Заберите-ка его отсюда и езжайте с богом.

– Хотите сбыть его с рук? – процедила Джулия. – Тогда вам придется рассказать нам все: кто вы, какое отношение имеете к этой истории, что вам о ней известно.

Старик взглянул в глаза Джулии, потом Бобби. Гости смотрели на него в упор.

– Фрэнк не появлялся тут уже пять лет, – сообщил Фогарти. – И вдруг сегодня сваливается как снег на голову вместе с вами, мистер Дакота. Досадно, хоть плачь. Я-то уж решил, что избавился от него навсегда. А когда он появился в последний раз...

Взгляд Фрэнка не прояснялся. Он свесил голову набок, рот его по-прежнему был открыт, точно дверь комнаты, которую впопыхах не запахнул убегавший жилец.

Покосившись на Фрэнка исподлобья, Фогарти заметил:

– В таком состоянии я его тоже никогда не видел. Возиться с ним – слуга покорный. Тем более сейчас, когда он окончательно умом тронулся. Ну что ж, хотите поговорить – давайте поговорим. Но после этого берите его под свое крылышко, а мое дело сторона.

Фогарти обошел письменный стол и опустился в кресло, обитое темно-бордовой кожей (точно такая же обивка была у кресла, в котором сидел Фрэнк).

Не дождавшись, когда же хозяин предложит им присесть, Бобби сам направился к дивану. Но Джулия опередила его и плюхнулась на диван поближе к Фрэнку. Она посмотрела на мужа так, словно хотела сказать:

"Поумерь свои благие порывы. Стоит Фрэнку вздохнуть, застонать или пустить слюни, как ты уже тянешь руки его погладить, утешить. А если ты в тот же миг провалишься в тартарары или еще куда-нибудь? Держись-ка от него подальше”.

Фогарти снял очки в черепаховой оправе, положил на стол, крепко зажмурился и двумя пальцами потер переносицу, словно хотел прогнать головную боль или собраться с мыслями, а может, и то и другое. Затем он открыл глаза, прищурился, взглянул на гостей и начал:

– Я тот самый врач, который в феврале сорок шестого года, когда Розелль Поллард появилась на свет божий, принимал роды у ее матери. Я же принимал роды и у самой Розелль. Фрэнк, близнецы, Джеймс – или Золт, как он теперь себя называет, – все они родились при моем участии. Я лечил Фрэнка от всех детских недугов. Должно быть, поэтому он и решил, что в трудную минуту может обратиться ко мне. Нашел дурака. Что я ему – врач-добряк из телемелодрам, который ко всем лезет со своей помощью? Или заботливый дядюшка, который учит уму-разуму? Мне платили – я лечил, а прочее меня не касается. И лечил-то я только Фрэнка да его мать – девчонки и Джеймс никогда не болели. О психических отклонениях умолчу: это у них врожденное и лечению не поддается.

Голова Фрэнка все так же клонилась набок. Из правого уголка рта по подбородку тянулась тонкая серебристая струйка слюны.

– Вы, очевидно, знаете про необычные способности ее детей, – перебила Джулия.

– Узнал семь лет назад, в тот самый день, когда Фрэнк ухлопал свою мамашу. К тому времени я уже вышел на пенсию, но Фрэнк по старой памяти бросился ко мне. Наболтал много лишнего, втравил меня в историю. Ему, видите ли, понадобилась моя помощь. А чем мне было ему помочь? Чем тут вообще поможешь? Я не имею привычки совать нос в чужие дела.

– Но откуда у них взялись эти способности? – допытывалась Джулия. – У вас есть какие-нибудь догадки, предположения?

Фогарти залился желчным, недобрым смехом. Если бы Бобби не раскусил старика через две минуты после знакомства, сейчас этот смех раскрыл бы ему глаза.

– Предположения имеются, будьте спокойны. И мне есть чем их подкрепить. Могу такого о Поллардах порассказать, что не обрадуетесь. Это, конечно, не моего ума дело, но тут заварилась такая каша, что нет-нет да и задумаешься. И немудрено. История приключилась скверная, дикая, но занятная. Так вот, что касается предположений, по-моему, всему виной отец Розелль. Вообще-то ее отцом считали заезжего прощелыгу, но меня не проведешь. Ее настоящий отец – брат ее матери Ярнелл Поллард. Розелль – плод насилия и кровосмешения.

Должно быть, Бобби и Джулия изменились в лице, потому что, заметив, как они приняли это известие, Фогарти снова разразился презрительным лающим смехом – Это еще что! Главное впереди, – заверил старый врач.

Бесхвостая кошка по прозвищу Зита, затаившись в кустах азалий, караулила входную дверь.