Раиса Крапп - Ночь Веды

— Садись, горюшко мое, поешь, согрейся.

Стоя за спиной сына, глядела, как свежая, в складках рубаха обтягивает широкие плечи его, как влажные волосы рассыпались по ним крутыми, блестящими кольцами. Мать положила руку ему на голову, но сейчас же убрала — сын недовольно дернул плечом.

— Ешь, ешь, сынок, — поспешно проговорила, подумав с грустью, что был Яриша когда-то ласков… — Да ложись, поздно уж. Я постель тебе постелила.

Под невесомым шерстяным одеялом было тепло, покойно и так сладко слушать беспрестанный стук дождя. Стучал он в стены и окошки, будто отчаянно в тепло просился. «Как бездомный приблуда, — лениво подумал Ярин. — Уже и надежду потерял, что пустят, а все колотится…» Потом мысли его свернули в другую сторону, и стал он думать об Алене.

Странное дело, он ее не боялся, вернее — мертвую не боле, чем когда жива была. Как будто ничего между ними не изменилось. Он думал, что одолел ее, верх взял, а оказалось — еще нет. И противоборство продолжилось. Он как будто прошел сквозь собственный страх, оставил его позади, и теперь было что-то другое: злое упорство, равнодушие к тому, что будет с ним самим. В какие-то минуты Алена его пугала, правда, но эти минуты проходили, и уходил страх. Ярин опять готов был ко встрече с Аленой и даже как будто ждал ее: что еще она придумает и что он преодолеет. Острота настоящей опасности наполнила жизнь Ярина, и он как будто входил во вкус, испытывая себя в способности противостоять ей.

Дожди как-то незаметно превратились в снежную порошу, и однажды поутру люди, просыпаясь, удивлены были необычно ясным светом, вливавшимся в окошки — глянули, а там бело! Пока спали, Зима гостьей заявилась, да уж и расхозяйничалась, прибралась на свой вкус и лад. Сельчане дивились на раннюю гостью, а старики обещали, что все приметы указывают: после столь короткой осени жди необычайно раннюю и дружную весну.

Морозы тоже не заставили ждать, взялись выхваляться, силу свою казать, укрощая строптивую Лебедянку. Споначалу закраинами ледяными обложили ее для пробы, а после поднатужились, да и кинули от берега до берега хрустальный покров, смирили речку, как кобылку норовистую шелковыми путами стреножили.

Ночи опускались на Лебяжье рано и стояли ясные, звездные, светлые после осенней непроглядной мглы. От морозцев казались они прозрачными и звонкими, сам воздух был похож на хрусталь.

В начале одной такой ночи Филька, как обычно, пришел ко двору Ярина. Тот вскоре вышел, застегивая на ходу легкий дубленый полушубок.

— Куда закатимся? — спросил он дружка и, глянув на него, засмеялся: Ну-ну, чего ты там придумал с такой лукавой рожей?

У Фильки и впрямь, глаза блестели, как масляные, и на лице будто кто выписал саму блудливость.

— От тебя и хошь, да не утаишься, — хохотнул Филька. — Счас, только вышел к тебе идти, а из соседнего двора Васенка вывернулась, с ведрами. «Проходи, — говорит, — дядя Филипп, не буду тебе дорогу с пустыми ведрами засекать». «Дядя»! — опять хохотнул Филька. Спрашиваю, — куда так поздно? «Воды, — говорит, — не успела засветло принесть».

— Ну дак и к чему ты этот сказ ведешь?

— Я уж на нее с лета поглядываю — все девчонкой сопливой бегала, и враз девкой обернулась. Тако добро пропадает…

Теперь и Ярин засмеялся.

— Дак куда мы с ней?

— А хатенка Михаськина? В улице последняя, на отшибе. Ты иди печку затопи, а я мигом.

— Управишься один?

— А то!

Приятели разошлись, предвкушая скорую забаву. Филька заторопился к реке догонять соседскую дочку. Узким проулком вышел на тропинку, пролегшую сквозь нетронутый снежный целик к речке, и в конце ее увидел девушку. Она как раз ступила на ровный лед. Фильке видна была темная лунка проруби в нескольких шагах от берега, здесь и воду черпали, и скотину поили. И тут Филька удивился — Васенка прошла мимо проруби, пошла дальше, на реку.

— Эй! — забеспокоился Филька и наподдал ходу. — Васенка! Ты куда?

Лед еще не окреп, потому остерегались, ходили только у края. Девушка не обернулась, и Филька понесся к речке уже во всю прыть.

— Стой, Васена! Провалишься, дура! — Тут ему пришло в голову, что девчонка непонятно как догадалась про их намерения и убегает от него. — Да не трону я тебя, дурная, вернись счас же! — Про себя Филька успел хихикнуть: «Вовсе даже не трону!»

Девушка вроде и не торопилась, а уже отошла-таки от берега.

— «Убежит ведь, поганка такая!» — забеспокоился Филька и почувствовал, как ноги заскользили на вылизанном ветром льду. Филька торопился настигнуть беглянку, пока она не отошла далеко.

…Васенка удивилась, когда сосед полным ходом пронесся мимо нее к реке, ее же будто и не заметил. Приостановилась, с недоумением глядя ему вслед. Он что-то кричал неразборчиво на бегу, махал руками. Васена внимательно поглядела на речку — может, она кого не заметила в потемках? Но нет, речка, льдом скованная, пуста была. А Филипп уж во всю прыть несся. Девушка забеспокоилась:

— Дядя Филипп! Остановись!

Он и не слышит, не сбавляя ходу на лед вылетел.

…Ноги скользили, но Филька ловко держался на них и даже шагу скорого не замедлил. Васька уже вот — Филька руку протянул схватить чтоб… И тут застучал кто-то, будто в окошко: тук-тук. Опешил Филька — какое такое окошко посередине речки. А оно опять: тут-тук! Снизу! Из-под ног! Сквозь чистый прозрачный ледок глядит на него Алена холодно и вдруг пальчиком строго так погрозила… И глазами зеленущими держит-держит… Тут ноги Фильке вдруг припекло так, будто в печь раскаленную их сунул. Взвизгнул Филька, рванулся всем телом из зеленых пут, подпрыгнул аж, да и ухнул в воду с головой, проломив некрепкий лед.

Васенка на берегу закричала отчаянно и, роняя коромысло с плеч, расплескав по свежему снегу полные ведра, кинулась к ближнему двору людей звать.

Ярин растопил печку, щедро дровец накидал в зев ее. На двор лень было идти, так он табуретки разломал — в них дерево хорошее, сухое, жарко взялось. Со стола всю дрянь смахнул на пол, в подпечек запинал. Огляделся, покривился — а, сойдет. Заглянул в печь, дрова кочережкой пошевелил. Повернулся… и глаза сами собой сощурились, полыхнули люто.

На лавке, в простенке оконном сидела Алена, строго руки на коленях сложив. На Ярина не глядела. Огонь отражался в ее глазах, и казалось сполохи зеленого огня плещут в них.

— Явилась! — скривил губы Ярин. — Чего надо?

Алена медленно повернула к нему лицо, и сердце у Ярина нехорошо заныло. Лицо у Алены было столь бесстрастно, будто… у мертвой. А глаза… Куда и зелень их девалась — Алениными глазами глядела на Ярина та черная бездна, в которую он однажды уже глянул, и после много длинных ночей без сна ворочался, спать не мог…