Хизер Грэм - Смертельная ночь

И вдруг ветер подхватил ее и понес. Она бесстрашно кричала в небо, что эта карта означает не смерть, а перемены, и боролась с ветром, который грозил швырнуть ее на землю, чтобы она больше не поднялась.

И затем она увидела, что за Смертью идет волна костей, накатывает, как прилив, стремясь поглотить ее. Она с криком проснулась и почувствовала тяжесть на груди, а затем увидела устремленные на нее из тьмы горящие глаза.

— Что за призраки? — спросил Эйдан.

Глаза Джимми от страха стали совершенно круглы.

— Иногда я их слышу. Они на кладбище.

— И что они делают?

— Смеются, — сказал Джимми. — И шепчут.

— И что они говорят?

— Я, по-вашему, сумасшедший? Я не выхожу, чтобы спросить, о чем они говорят. Я закрываюсь здесь и молюсь.

— Они начинают шептать после трех банок пива?

Джимми, как бы жалок ни был, выпрямился во весь рост.

— Я заканчиваю работу. Покупаю две банки пива и что-нибудь съестное. Я прихожу сюда, закрываю дверь, ужинаю и читаю газету. Дверь я всегда держу закрытой. Когда дождь, когда ветер и когда выходят призраки. Я не пьяница. Я немного выпиваю перед сном, чтобы расслабиться, тогда я хорошо сплю. Думаю, призраки меня чуют. Но я не беспокою их, и они меня не трогают. Вообще они не всегда выходят, только иногда.

«Иногда — когда Джимми выпьет больше двух банок пива?» — подумал Эйдан.

— Ты же был здесь прошлой ночью?

— Да.

— Ты слышал что-нибудь?

— Нет, — ответил Джимми. — Может быть, они выходили, когда я спал. Но я слышал шум машины! — оживился он, радуясь возможности услужить Эйдану. — Я слышал шум мотора и как хлопала дверца.

«Плохо, что Джимми такой трус, — думал Эйдан. — Иначе он мог бы сообщить что-нибудь ценное о „шутнике“, подбросившем кукол».

— Оставайся здесь, — велел ему Эйдан. — Не уходи.

Его глаза привыкли к темноте, и он быстро добрался до машины. Он открыл багажник и вытащил оттуда спальный мешок, который возил с собой на всякий случай. Взяв мешок и пару бутылок воды, он вернулся к Джимми.

— Держи, а то ты спишь на голой земле.

— Вы меня не выгоняете? — изумился Джимми с дрожью в голосе.

— Пока нет. Я Эйдан Флинн. Мне и моим братьям принадлежит этот дом. Пока не знаю, что мы будем делать, но что-нибудь придумаем. А сейчас ложись спать.

Джимми смотрел на Эйдана с таким видом, будто вот-вот расплачется.

Эйдан оставил его и отправился к себе. Когда он выскочил из дома на огни в хижине, дверь не закрыл, и потому пришлось опять осматривать весь дом, комнату за комнатой.

Осмотр огромного дома занимал гораздо больше времени, чем осмотр квартиры Кендалл. Чего стоили одни гардеробы, набитые одеждой нескольких эпох, пропахшей нафталином. На чердаке он возился дольше всего. Там, помимо прочего, он обнаружил кресло-качалку у сундука и понял, что не так давно здесь кто-то был. Кто-то сидел здесь с бокалом — который так и остался стоять на сундуке, — наслаждался тишиной и смотрел на реку из слухового окошка.

Кендалл?

Ему показалось, что он чувствует аромат ее духов.

Наверное, он сходит с ума. Лучше бы он остался в городе — с ней. Она так на него посмотрела, когда он уходил, будто боялась, что он возложит на нее вину за этих кукол.

А что? Если не она, так, может быть, ее друзья?

Нет, в голове не укладывалось, что она могла бы сделать что-то подобное.

Невозможно было забыть ее выражение, когда он, показав ей фотографию Дженни Трент, сказал, что Дженни пропала, или с каким упрямством она искала Энн. Если она так беспокоилась о едва знакомых людях, то она не могла выкинуть номер с куклами вуду.

Долго он не верил и даже представить себе не мог, что после Серены сможет испытывать чувства к женщине. Кендалл тем не менее проникла к нему в самое сердце. Он не мог не думать о ней, не мог забыть ощущения ее кожи, выражения ее глаз, тона ее голоса. Он так долго сдерживал себя, чувствуя вину за то, что он жив, а Серена умерла! С его стороны нечестным было даже оставаться в живых, не говоря уже о том, чтобы вновь обрести счастье.

А он и не стремился найти счастье, пока не встретил Кендалл.

Эйдан вдруг очнулся и понял, что так и стоит на чердаке. Он смотрел на кресло, представляя ее сидящей в нем и гадая, о чем она думала, когда глядела в окно.

Кендалл крепко засела у него в мыслях.

Ему хотелось, чтобы она сейчас была рядом.

А ее не было. Но он все-таки не напрасно уехал сюда один. Он нашел Джимми, чем разгадал по крайней мере одну загадку.

Он заставил себя осмотреть все, что было на чердаке. Он даже открыл сундуки, где с удивлением обнаружил оружие времен Гражданской войны, старинные письма, одежду, ботинки, пряжки… Кое-что по виду было даже старше. Залежи сокровищ.

Так почему же Амелия не завещала все или хотя бы часть из этого молодой женщине, которая заменила ей дочь?

Может быть, она не знала о своих богатствах?

Когда, наконец, Эйдан вернулся в постель, он снова долго лежал без сна, размышляя о причинах своего беспокойства. Казалось бы, он должен быть доволен тем, что раскрыл тайну призрачных огней, виденных Амелией. Однако что-то терзало его, не давало уснуть.

От отчаяния он принялся считать овец, которые тут же превращались в кукол вуду. Он бросил считать овец и стал считать кукол, пока, наконец, не уснул незадолго до рассвета.

Проснулся он, когда на подъездной аллее зашумела первая машина с рабочими.

Кендалл хрипло вскрикнула от ужаса, но потом до нее дошло, что она видит глаза Иезавель. Она и не знала, плакать ей или смеяться. Иезавель жалобно мяукнула, и Кендалл рассмеялась. Лучи света уже пробивались сквозь шторы, и она поняла, что настало утро.

Она приласкала Иезавель.

— Что такое, киса? Я тебе испугала? Все хорошо. Я сама себя испугала. Но я исправлюсь, обещаю. Идем, ты, наверное, не прочь позавтракать.

Она встала, накормила кошку, поставила на плиту кофеварку и пошла в душ. Под струями бодрящей прохладной воды она тщательно вымыла волосы и лицо. Через несколько минут, обернувшись в купальный халат, она наливала себе кофе. В лучах утреннего солнца ночной кошмар казался нелепым.

Фрейд сказал, что большинство снов имеет сексуальный подтекст. Но как ни старалась, она, хоть убей, не видела в своем сне ничего сексуального. Это был кошмар, обыкновенный кошмар, думать о котором она больше не собиралась.

Вместо того она стала думать об Эйдане Флинне. Она разрывалась надвое. Ей не хотелось увлекаться им, но это происходило помимо ее воли. По какой-то причине он вызывал у нее уважение. Это была любовь, похожая на ненависть. Порой она бывала близка к тому, чтобы возненавидеть его. Что до любви — она слишком мало знала его, чтобы полюбить. Нет, дело обстояло иначе. Ей понравилось заниматься с ним сексом, и в глубине души она боялась сближаться с ним, потому что боялась влюбиться в человека, который, возможно, не видел в ней женщину, с которой готов был прожить всю жизнь.