Ирина Лазарева - Старое пианино

Побуждаемый этим взглядом, я снова открыл книгу и стал вчитываться в текст.

Для наглядности я прочту вам выдержку из текста, когда-то я перепечатал часть на пишущей машинке, чтобы было легче воспринимать смысл написанного. Книгу я вам показать не могу — она спрятана в надежном месте, извлекать из нового тайника ее нельзя, иначе я уже никогда больше не увижу свою дочь.

При упоминании о дочери Веренский не ко времени опять расстроился, начал всхлипывать и размазывать слезы по щекам.

— Она приходит за книгой, — тихо пояснил Василий Максиму, — а он ее не дает. Она требует отдать книгу и бьет его, а он терпит, лишь бы она не ушла безвозвратно.

— Почему она это делает? — в тон ему спросил Максим.

— Кто-то ее заставляет. Боюсь, в один ужасный день этот «кто-то» сам явится сюда, и тогда нам всем несдобровать. Я даже думать боюсь, что может случиться.

Василий поколебался, неровный румянец выступил на его веснушчатых щеках:

— Признаюсь вам, Максим, мы с Лизой любили друг друга и собирались пожениться. Я уже готовился просить ее руки у Леонида Ефимыча, как вдруг случилось это несчастье…

Ему пришлось замолчать, так как Веренский доковылял до старинного бюро, извлек из выдвижного ящичка несколько листов бумаги и начал читать:

«Путем размышлений, длительных исследований, наблюдений и экспериментов, а главное — глубокого всестороннего познания пришел я к выводу, что благополучие материального и духовного мира зиждется на Великой Гармонии, дарованной Творцом, и одним из главных составляющих гармонии всего сущего является звук. Ибо звук присутствует во всем, в любой подвижной и неподвижной субстанции, потому что любой даже самый твердый и неживой предмет несет в себе вибрацию мельчайших частиц, его составляющих. И всякая вибрация есть голос, он передается от одного предмета другому, с которым соприкасается, и тот передает собственную и приобретенную от другого предмета вибрацию уже в новом объединенном качестве следующему предмету, и так они все вместе вибрируют — каждый по-своему и в то же время в идеальном соответствии с предметами, их окружающими. И даже воздух, земля и вода передают звуки и участвуют в общем согласном хоре всего, что есть на земле. Любой голос или звук, даже давно утихнув, оставит свою вибрацию и воздействует на предмет, коего он коснулся, на долгие времена. И ежели по какой-либо причине нарушится совместное звучание, ворвется в него гибельная дисгармония и начнет ломать стройное равновесие, устоявшееся веками, то многое разрушится, и откроются пространства враждебные миру, и будут приходить оттуда силы темные, неразумные, мятежные, дабы умножить долю зла необоснованно и себе в угоду.

Дисгармония может случиться в одном отдельно взятом предмете или живом существе, когда чья-то чужеродная вибрация влияет на него разрушительно, тогда предмет может сломаться, гора рассыпаться, а живое существо начнет болеть и угасать. И часто человек не знает, что надо всего лишь избавиться от вещи в доме, платья, украшения или общества другого человека».

Веренский замолчал, чтобы перевести дух. В доме было необыкновенно тихо, не слышалось ни единого шороха. Максим подумал, что должно быть уже очень поздно, достал по привычке из кармана мобильник и убедился, что телефон отключен. То-то ни одного звонка! Ярик наверняка сейчас рвет и мечет.

Он нажал на кнопку, но телефон, к его удивлению, не включился, хотя всю ночь оставался на зарядке.

— Не мучайся зря, не включится, — посоветовал Сила Михалыч. — Будет нам мешать, сам понимаешь.

— Вы испортили мой телефон?! Да вы знаете, сколько я за него заплатил? — заершился Максим.

— Вот уж не думал, что выдающийся музыкант кичится дорогими игрушками, — поддел толстяк.

— Это называется «понты», Сила Михалыч, — услужливо подсказал Василий.

— По… понты? Ну и словечко! Я уже заметил, что появилась масса непонятных слов. Хоть заново учи язык. То, что написал прапрадед Леонида Ефимыча, я гораздо лучше понимаю, даже в оригинале.

— Ничего он нового не написал! — заносчиво возразил Максим. — Хотя, возможно, для того времени… Послушайте, на дворе ночь, мобильник не работает, а мне надо в отель. Есть в этом доме телефон, или все уже окончательно провалилось в черную дыру под названием «пианино»?

— Провалится, если ты, наконец, не осознаешь, насколько все серьезно. Ты никуда не поедешь, Максим, — жестко заявил Сила Михалыч. — И будь добр, оставь свои… понты. Я очень тебя прошу. Будешь жить здесь неделю, месяц, год — сколько потребуется, понятно тебе? Сейчас у нас еще есть возможность спасти Лизу. Однако, задача наша даже не в спасении одной человеческой жизни, а в том, чтобы предотвратить дальнейшее ужасное разложение. Дыра начинает расти, последствия будут катастрофические.

— Нет, это черт знает что такое! — окончательно вскипел молодой человек. — Натуральное насилие! Объясните, наконец, я-то вам зачем? Что, собственно, я могу сделать?

— Закрыть дыру, — тоном наставника пояснил Сила Михалыч. — Ты должен из этих страшных, терзающих слух звуков создать идеальную гармонию, музыкальную пьесу божественного звучания, и тогда врата закроются.

Максим откинулся на спинку дивана и расхохотался:

— Ну и шутник же вы, Сила Михалыч. Из этих воплей, верещания, рычания — божественную гармонию?.. Из визга, сатанинского хохота, стонов умирающих… Я похож на мазохиста?.. Так, все, я ухожу, с меня хватит. Вася, пошли, ружье у тебя есть, заповедник ты знаешь, доберемся как-нибудь.

Он встал и твердой поступью направился к выходу. Сила Михалыч молча, без движения смотрел ему вслед. Василий топтался на месте и с нерешительностью переводил глаза с одного собеседника на другого.

— Иди, Вася, как бы Максим Евгеньевич не заблудился, — кивнул толстяк. — Ему через неделю в Карнеги-холле играть, билеты распроданы, полнейший аншлаг. Дамы и господа его отсутствия не переживут.

Максим обернулся от самой двери:

— Да, представьте себе! И авиабилеты в Нью-Йорк заказаны. Вы предлагаете мне все бросить?

— Кто же откажется от выступления в Карнеги — холле? — согласился собеседник. — Надо быть законченным безумцем.

— Тонкое замечание! Сделайте одолжение, оставьте ваш ехидный тон!

— Помилуйте, Максим Евгеньевич, не в моих правилах оказывать давление, — пожал плечами толстяк.

— Неужели?! Да вы прямо потребовали, чтобы я пренебрег своей карьерой ради какой-то дикой, сумасшедшей затеи! При этом даже не гарантируете мне жизнь!.. Создать гармонию… Кому такое под силу, вы хоть отдаете себе отчет?..

Оппонент внимательно разглядывал паркет. Максим злобно ругнулся и вышел, с силой захлопнув за собой дверь. Он быстро прошел по коридору, спустился с лестницы, ступил на дорожку темного сада, в тягучий ночной аромат и сонный шепот громадных деревьев. В свете луны тускло проявлялись аллеи, не горел ни один фонарь, но Максим не чувствовал страха, нет, но было нечто другое, что мешало ему делать каждый следующий шаг. Он слышал звуки пианино. Они продолжали терзать его изнутри. Они жгли, рвали его душу на части. И снова какое-то неосознанное чувство протеста росло в нем, но теперь Максим не мог разобраться, против кого или чего оно было направлено.