Ирина Лазарева - Старое пианино

— Я прямо прослезился, — сказал Михалыч, обгрызая косточку. — Черт, он и есть черт, пакостник и бестия, для добрых дел не приспособлен по природе своей. Из сарая вас вывел, потому что хозяин велел. Впрочем, раз тебе хочется, дари свою кепку.

— Спасибо, — вежливо поблагодарил Зет и водрузил бейсболку обратно на макушку. Подвижная физиономия его сейчас выражала полнейшее смирение. — А можно в придачу кусочек мяса?

— Не давай! Будет просить еще, — предупредил Михалыч.

— Да пусть садится с нами, мяса много, мне не жалко, — проникся великодушием Ярик.

— Простите, не могу, — неожиданно отказался чертенок.

— Гляди-ка! — удивился Ярик. — Это еще почему?

— Мне нельзя сидеть за одним столом с ангелом.

— Та-ак, — протянул Ярик и поставил рюмку на стол. — И кто у нас ангел?

— Ты, конечно, — сказал Михалыч. — Кепку ведь ты ему подарил.

Ярослав растрогался, часто замигал и даже шмыгнул носом:

— В сущности, малыш очень мил, хоть и чертов ребенок. Малыши все такие трогательные. Макс, передай чистую тарелку, я ему всего наложу, пускай ест. И фруктов побольше.

— Благодарю, — произнес Зет и пристойно, мелкими шажками удалился с полной тарелкой.

Однако вскоре обнаружилось, что пропал пакет с апельсиновым соком и бутылкой красного вина. Ярик оставил целлофановые пакеты с напитками в углу беседки, на полу, для экономии места на столе.

— Ну что, щедрая душа? — поддел Михалыч.

— Да шут с ним, с вином, — махнул рукой Ярик, — плохо, что шпингалет напьется. Эх, беспризорником растет!

Максим не слышал общей беседы. Как случалось с ним не раз в последнее время, он неожиданно впал в тоску, непонятное беспокойство овладело им. Он засмотрелся туда, где сгущались кроны деревьев, теснились стволы, где скапливалась ночная мгла и расползалась мягким покрывалом. Лес неудержимо манил в свою черноту, звала река, он видел, как льется лунный свет, ложится золотым ковром на черный глянец реки, там плавал кто-то, купался в струящемся золоте, нырял и вновь всплывал. Максим видел — это была девушка; во тьме, как и в прошлый раз, не мог разглядеть лица, но догадывался, кто это. Мысль о ней мутила рассудок и воспламеняла кровь, навязчиво звала на поиски, как иссушающее волю наваждение.

Он медленно поднялся со стула, не отрывая взгляда от манящего видения, и повлекся в сторону леса. Он точно знал, куда идти, как будто жил в этих местах с детства.

Сидевшие за столом умолкли, перестали жевать и некоторое время сосредоточенно следили за передвижением Максима. А он все убыстрял шаг, что-то гнало его вперед — дальше и дальше.

— Держи его! — крикнул Ярик, и тотчас мужчины сорвались с места, остался сидеть лишь Веренский.

Максима поймали, остановили, но он упорно рвался вперед, друзей определенно не видел, перед глазами у него стояла одна и та же картина.

— Допрыгались! — констатировал Ярик. — У парня начались галлюцинации.

— Это лунатизм, — поставил диагноз Василий.

— Он переутомился, но скоро все кончится. Осталось совсем немного, — обнадежил Михалыч. — Пошли в дом, в какой-то степени Вася прав: луна всходит, сегодня полнолуние, желанная пора для сил зла.

Спать легли раньше обычного: много съели и выпили порядочно, всех клонило в сон. Максим уснул сразу, как только коснулся головой подушки. На соседней кровати свернулся калачиком Василий. Он не поехал к себе домой, захмелел и решил остаться. С другой стороны раскинулся на своей постели Ярослав.

Большая спальня теперь напоминала военную казарму, кровати стояли в ряд. Сюда же перебрались Веренский и Михалыч.

Лиза больше не приходила по вечерам. Отчего прекратились ее визиты, можно было только гадать. То, что дочь прекратила избивать Леонида Ефимыча, его самого отнюдь не радовало. Каждодневные побои превратились для него в жертвенную потребность, в искупление грехов, он испытывал радостное исступление фанатика, когда любимое чадо нещадно его истязало.

В спальне было тихо, если не считать похрапывания Ярика. Даже чуткий Михалыч забылся крепким сном — сказалось действие медовухи.

Среди ночи Ярослава разбудил все тот же Зет. Чертенок вынужден был растолкать великана, который никак не хотел просыпаться.

— Чтоб тебя!.. — спросонья пробормотал Ярик и перевернулся на другой бок.

— Проснись, большой человек, твой друг ушел. Слышишь? Потом хватишься, да поздно будет.

Ярик перевернулся на спину, открыл глаза. Некоторое время осовело таращился в потолок. Перевел взгляд на Зета, у того в темноте видны были только белки глаз.

— А, это ты, воришка. Чего опять надо?

— Твой друг ушел, говорю. Не веришь, сам погляди.

И верно, кровать Максима пустовала.

— Твою ж мать!.. — Ярик спустил ноги с постели. Тряхнул несколько раз головой, изгоняя сон. — Давай срочно Михалыча буди.

— Не-е, сам буди, я не могу, он жжется.

— Ох, и трепло же ты. А знаешь, куда Макс пошел?

— Недалеко, к пруду, я шел за ним, чтоб отгонять лихих бродяг, сейчас под луной много всяких шатается. Но музыканта никто не тронул. У пруда он встретился кое с кем, а я за тобой. Там от меня уже проку нет.

Ярик, охая и кряхтя, натянул одежду, встал посреди спальни, пригляделся к спящим.

— Во уделались! Дрыхнут, что твои суслики. — Он махнул рукой: — Да пусть спят, не хочу будить. Сами справимся. Пошли, следопыт, только чур — без обмана. — Он остановился: вспомнил о краже. — А может, ты меня в ловушку заманить хочешь? Бутыль вчера кто спер? Верно Михалыч говорит — жулик ты и враль.

Чертенок удрученно вздохнул:

— Недавно он сам сказал, что я дефективный. Наверное, так и есть. Мне музыканта жалко. Он так хорошо играет!

— Ладно, веди, но учти — вздумаешь мухлевать, клянусь, тебе не поздоровится.

Максим уснул ненадолго, так ему показалось. Он мучился во сне. Издалека доносился настойчивый зов, противиться ему было невозможно. Во сне Максим шел к реке, но все время сбивался с пути, плутал кругами, каждый раз как будто находил верную тропу, но выбраться из чащи не мог. Зато ему удалось, хоть и с огромным трудом, вынырнуть из тягучего, вязкого сна. Он осторожно приподнялся на локтях и осмотрелся. Все крепко спали. Максим натянул на себя футболку, треники, и пошел босиком, чтобы ступать бесшумно. Почти бегом спустился по лестнице. Открыл парадную дверь, мгла расступилась и впустила его в себя. Свобода! Теперь его никто не остановит!

Ноги сами несли его в нужном направлении, но, как ни странно, не в сторону леса, а в обход здания, по темным аллеям, в восточную часть парка, туда, где чуть слышно журчал родник. Несколько раз путь ему преграждали серые тени; Максим узнавал эти мертвящие глаза, синюшные оттенки лиц, мускулистых плеч и рук — они возникали из мрака на миг — и пропадали — никто не остановил его. Максим сегодня почему-то не испытывал страха, он подчинялся неведомой силе бездумно и почти без чувств. В тяжелой синеве ночи все казалось чудным и диким, недобрые духи кружили среди ветвей. Летучие мыши чиркали совсем близко, едва не касаясь лица жесткими крыльями.