Василий Кнежин - Игра в людей

Гош вжался в стул, стараясь быть как можно незаметней. Арнольд Николаевич заметил это, похлопал по плечу и назвал отважным парнем, после чего попросил оставить нас наедине. Не смея возразить, Гош умчался.

— Зачем вы рассказываете мне свои действия? — Спросил я.

— Чтобы ты смог в полной мере насладиться победой! — Босс посмотрел на меня как на дурака. — Разве не в этом смысл жизни, стремиться сквозь преграды к лакомой звезде успеха?

— Я не знаю. — Сказал я, и ощутил заметное движение в комнате тренера. Он знал наверняка. В ожидании его буйства я сосредоточился, но он почему-то не стал предпринимать никаких действий.

Арнольд Николаевич взглянул на меня искоса и, чтобы совсем не разувериться в моем здравомыслии, быстро сменил тему:

— С завтрашнего дня возвращайся на работу. Устроим с тобой брифинг по поводу нового тренинга, ставим на поток и гребем зеленые. Ко мне обращаться строго на "ты" и мой мини-бар снова в твоем распоряжении.

Арнольд Николаевич встал, я тоже. Он пожал руку, еще раз поздравил с победой. Ни разу я не видел его таким… счастливым! Ни одна вещь не радует тирана, как неожиданный и хитрый выигрыш у него самого.

— Завтра в девять в моем кабинете. — Сказал он. — Хотэя поставь на видном месте и три этот красный камешек. Удачи много не бывает.

Он измял мою ладонь в тисках своих пальцев, и только я его видел. В груди стало легко, захотелось раскрыть сборник Баркова и закричать его стихи на весь Атриум. Китайский идол смотрит с молчаливым одобрением и просьбой поскрести пузо. Борясь с желанием ворваться в кофейню и заказать всем кофе за мой счет, я вытащил телефон и быстро набрал номер человека, с которым захотелось поделиться:

— Привет, хочу с тобой встретиться. Будем тереть пузо моему толстому другу.

Аста спросила шепотом:

— Какое пузо?

— Атриум на Курской. Приходи, с меня кофе и эклеры.

— А что за друг? Милый, я не могу. — Я едва услышал ее голос, прорывающийся через паутину голосов, стука каблуков по деревянному покрытию и обычно незаметному шуму окружающего мира. — Я на выставке, а это целый день. Завтра к тебе приеду.

— Приезжай после выставки, предложение то же: кофеек и эклер, но только один.

Аста захихикала, правильно поняв, что за эклер я имею в виду. Отвлекшись на кого-то, она после паузы с сожалением сказала:

— Завтра к полудню приеду, ты будешь дома? В свою очередь я обещаю, что сделаю тот шаг, на который давно надо было решиться.

— О, наконец-то мне в любви признаешься. Молодец. С тебя мое любимое вино.

— Есть что отметить?

— Да.

Чтобы принести Хотэя домой пришлось вызвать такси, но даже это не огорчило моего настроения. Места, где бы идол смотрелся, дома не оказалось. Приготовив и выпив правильного, не то, что в кофейне, кофе, я отправил Хотэя под компьютерный стол, положил на него ноги и на весь день засел за детальный план нового тренинга. Но что-то меня тревожит сквозь эйфорию. Я прислушался к комнате тренера — там тишина. Я объяснил себе это тем, что во время бурной радости любой шорох может насторожить. У меня зазвонил телефон, и я всеми силами пытался этого не заметить, мне чудилось, что звонит Арнольд Николаевич с нехорошими вещами, или что звонят из милиции вызвать меня на допрос по делу Вероники. Я бы и не поднял трубку, если бы не вспомнился Гош, так здорово использовавший Теорию Вызова. Я на цыпочках приблизился к телефону, который оставил в своей комнате на журнальном столике. Вибрирует, зараза, не хочет скидываться. Не дотрагиваясь до пластикового корпуса, я взглянул на дисплей телефона. Звонит Лена.

— Лена, я так рад тебя слышать! — Я заголосил от внезапной радости, что все обошлось. На часах десять вечера, нужно бы вести себя потише. — Ты даже не представляешь, что у меня творится.

Голос лучшей в мире подруги был тускнее японского моря осенью. Мне стало немного стыдно за свой жизнерадостный тон, когда Лена сказала:

— Рада за тебя… ты будешь не против, если зайду к тебе?

— Приезжай. Тебе долго?

— Я уже у подъезда, сейчас позвоню в домофон.

Через секунду действительно раздался звонок. Я открыл дверь, и пока Лена цокала каблучками наверх, я пытался придумать, зачем она пришла в такое время. Что-то здесь не так. Я встретил ее в прихожей, взял ее сумку и повесил на вешалку, вежливо предложил переодеть ноги в тапки. Мы вошли на кухню. Не дойдя до стула пары шагов, Лена круто развернулась, и я сам не понял, как очутился в ее объятьях. Если б она знала о всех моих ранах, то не давила бы так сильно, у меня едва глаза на лоб не вылезли.

— Потише, сестричка. — Сказал я. Впервые после драки с Костей я почувствовал каждый синяк на теле, включая лицо. Кровь прилила к голове, и лицо пульсирует одной большой гематомой.

— Я просто рада тебя видеть…и чувствовать. Ты не поверишь, насколько мне этого не хватало.

Я насильно отодрал от себя Лену и посадил на стул. От кофе она отказалась, попросила чай. Я предложил вино, но остановились все-таки на зеленом чае с ванилином.

— Какое-то у тебя лицо задумчиво-квадратное, под глазами танцевала бессонница.

— Мне кажется, мы не виделись целую вечность. По молодости день идет за месяц, а мы так молоды… что у тебя творится?

Я пригляделся к ней, ее взгляду. Лена говорит и смотрит на все через тонкую пленку фантазии. Для нее это не только несвойственно, но и губительно. Когда фантазера засасывает в страну иллюзии — не беда, но когда собранный алгебраичный ум попадает на перекресток волшебных дорог, может случиться ужасное.

— Да так, мелочи. А тебя я вижу, приподняло да прихлопнуло. Выкладывай.

— Сколько раз мы с тобой говорили о том, о сем… сегодня я хочу поговорить о нас. Хочу и…боюсь.

У меня кольнуло сердце. С Леной приключилось нечто такое же ужасное, что и с Владом. Я понял внезапно, какое место в моей жизни она занимает, и насколько я боюсь ее потерять.

Чтобы не бояться молча, я сказал:

— Я всегда открыт для тебя, а ты, надеюсь, для меня. Ты пришла и ломаешься тут как девственница, а надо сказать проблему, и мы вместе подумаем, как решить. Просто набери в грудь воздуха и скажи. Меня немного смущает, что проблема касается нас двоих, но я готов. Ты готова?

Лена кивнула и отвела взгляд. На вдохе ее глаза прикрылись, а когда открылись снова, я увидел в их радостном блеске то, отчего пошатнулись мои ноги.

— Прости меня, Ларион. Я тебя люблю.

Бессмысленно было убеждать ее, что это по-дружески, даже по-братски. Кому как не мне ясно, что несмотря на все наши с ней предосторожности, Лена влюбилась… черт возьми, как такое могло случиться?!

Она вытянула пальцы над кружкой с чаем, поднимающийся ароматный пар обволакивает их, и словно ласкает утонченными, воздушными прикосновениями. Мои бы пальцы пар давно ожог, но ее кожа настолько нежна, что обжигающие потоки обходят стороной. Я замотал головой совсем как Гош, который не хочет понимать то, что ему говорят. Я сказал: